Проклятье древней гробницы
Шрифт:
– Сам посуди. Если бы Лебедева, увидев Рудольфа, пошла проверить раскоп и камералку, то она непременно обнаружила бы там труп. А что, если так оно и было? А не сама ли она сделала это?
Жаров насупился. Ему очень не хотелось, чтобы Лебедева была убийцей.
– Пока мы знаем лишь то, – резюмировал он, – что Лебедева могла найти тело раньше, чем сообщила нам. Самоубийство оказалось убийством и несчастный случай – грибное отравление – тоже. Плюс совершенно не ясно, что произошло с профессором Коровиным. Сам ли он упал с обрыва
– Думаю, что «помогли», – с суровыми нотками в голосе сказал Пилипенко. – Не может быть какой-то случайной смерти в том же месте и времени, где произошли два убийства. Это согласно и с твоей теорией: жизнь повторяет книги и кино.
Да, повторяет, это бесспорно, – подумал Жаров. Почти бесспорно… Мысль, высказанная им когда-то в шутку, с каждым новым случаем подтверждалась. Он сказал:
– По логике все три случая должны быть убийствами. Но это не отменяет возможности проклятия древней гробницы. Все смерти на Тутанхамоне тоже произошли по разным причинам.
Пилипенко ласково посмотрел на друга:
– Давай пока отложим Тутанхамона во временную корзину. Или в Каирский музей. Просто восстановим последовательность событий. Сначала профессор падает в море. Через несколько дней художник попадает в больницу с отравлением. Затем погибает лаборантка. Два факта остаются необъясненными, не вписывается ни в какую версию: листок из записной книжки девушки и пепел на полке среди горшков.
– И что пепел? – с удивлением спросил Жаров.
– Можно предположить, что пепел – это и есть листок. Если мы узнаем, что было на этом листке, то поймем, кто и зачем сжег его.
– А меня еще волнуют следы, которые сдул песчаный смерч, – сказал Жаров. – Я видел их какие-то мгновенья, но мне кажется, что их рисунок мне знаком… Но призраки не оставляют следов.
– Призраки? Это всего лишь лишний стакан, который опрокинул сторож.
Жаров вдруг вспомнил деталь, на которую прежде не обратил внимания.
– Опрокинул! Точно. Я вспомнил.
Вчера в кафе, когда черный Рудольф глаголил, как ему самому казалось, истину, Жаров нечаянно разлил пиво ему на колени. Когда тот уходил, Жаров смотрел ему вслед, пиво стекало с его мокрых штанин, на тротуарной плитке оставались отпечатки, так же быстро исчезающие, как возле раскопа, но не от ветра, а от солнечных лучей.
– Это был Рудольф, точно! – воскликнул Жаров. – Это его следы.
– Ты уверен?
– Да. Я запомнил такие же острые елочки.
– Это в корне меняет дело, – проговорил Пилипенко. – Взять его только на основании смутных предположений археологини мы бы не смогли. Что ж! Будем считать, что начальник экспедиции Лебедева прямо указала на него. А в случае расследования убийства такого основания достаточно.
– Тем более, этот «черный оракул»… Боревич понимал, что его отравили и подозревал в этом конкретного человека.
Рудольф,
– Следственный отдел города Ялты.
Рудольф оглядел Жарова и поинтересовался, скорчив недовольную гримасу:
– А пресса зачем?
– Это наш внештатный сотрудник, – невозмутимо солгал Пилипенко.
Рудольф широко улыбнулся:
– Подрабатывает, значит, по знакомству.
Пилипенко прошел в комнату. Сказал:
– Ряд свидетелей утверждает, что видели вас прошлой ночью на месте убийства…
– Убийства? Да я никогда в жизни…
– …связанного с кражей предметов из расположения археологической экспедиции.
Рудольф тяжело опустился на стул. Спросил:
– У вас есть ордер на обыск?
– Разумеется, – сказал Пилипенко.
Он извлек из бумажника документ и показал его Рудольфу. Тот тяжело вздохнул:
– Кажется я влетел основательно.
Когда рутинная работа была сделана и краденые артефакты расположились на столе, Пилипенко задумчиво проговорил:
– Чего-то тут явно не хватает.
Жаров оглядел «выставку». Пресловутый кувшинчик с отбитым краешком, с треугольным сколом на горлышке также был здесь. Рудольф уныло сидел на стуле. Пилипенко оценивающе рассматривал его.
– Табличка со стихами как сквозь землю… – заметил оперативник, но следователь не дал ему договорить.
– Нет тут никакой земли, – сказал он, затем повернулся к Рудольфу: – Ты не мог бы освободить этот стул?
Меньше, чем через минуту табличка была в руках Пилипенки, а Рудольф, еще более унылый, стоял напротив с сиденьем стула в руках.
– Будь ты умнее, – сказал следователь, – то вставал бы, прохаживался по своей берлоге. А то сел и сидит. Козе понятно, почему человек к стулу прирос.
– Мне тяжело будет это объяснить, – серьезно сказал Рудольф. – Да, я был ночью в экспедиции. Да, я взял эти вещи. Но я никого не убивал.
– Нехорошо переодеваться призраком, любезнейший! – сказал Пилипенко.
Рудольф посмотрел на него, как на идиота:
– Я? Переодевался?
– Может быть, призрак действительно был? – вставил Жаров.
Пилипенко посмотрел на журналиста, как на идиота. Этим обменом красноречивых взглядов и закончилась сцена обыска и ареста.
Жаров сидел в кабинете, разглядывая ящик с артефактами на столе. Следователю только что позвонила Лебедева, сообщив, что ее несчастного сторожа увезла «скорая помощь». Телефон стоял на громкой связи, Жаров отметил, что в голосе археологини звучит явное злорадство. Пилипенку эта новость огорчила.