Проклятье Марены и другие рассказы
Шрифт:
Как-то раз купец Березов отчитывал нерадивых работников, стоя посреди двора в своем домашнем засаленном шлафроке, пояс от которого был давно потерян, так что купец был вынужден придерживать его полы рукою, и в восточных туфлях на босу ногу.
– Третьего дня я договорился о поставке двадцати шести пудов пеньки и восьми пудов каната. Кто-то, думаете, попросил у Филимона Михайловича бумагу с подписью? Нет, потому что все знают, что мое слово – твердое, купеческое. А тебе, Федька, я вчера велел залатать крышу в конюшне. Ты мне что сказал? А? Отвечай!
– Да, Филимон Михайлович, залатаю.
– И что, залатал?
– Так с утра дождь… – попытался объясниться возница Федор, которого Филимон Михайлович не в добрый час застал у конюшни. Они с дворником Панкратом сидели на порожке, пережидали дождь и курили.
–
– Филимон Михайлович, – развел руками Федор, – да как бы я латал крышу, дождь же…
– Чтобы до вечера все было сделано, не то завтра же прогоню, и возвращайся в свою деревню не солоно хлебавши, понял?
– Батюшка, что ж ты так гневаешься, – заговорила купчиха, – лентяй этот Федор, каких мало, а ты надрываешься. Полно, выпей лучше наливки для петиту…
Тут же из-за ее плеча появилась Глафира с подносом, на котором стояли штоф и рюмка. Филимон Михайлович сразу подобрел, погрозил пальцем Федору, но уже не так строго, налил себе наливку и, не закусывая, выпил. После этого махнул рукой, отпуская зрителей идти по своим делам.
Но с чем Маше смириться было тяжелее всего, так это с заигрываниями старшего сына Филимона Михайловича – Савелием Филимоновичем. Фигурой и лицом он походил на отца, только был моложе, субтильнее и неприятнее. Под его носом росли редкие рыжеватые усики, которыми он, очевидно, гордился, но на которые на самом деле смотреть было неприятно. С Машей он разговаривал редко, но не упускал возможности при случае поставить ее в неловкое положение. Однажды Маша занималась с Верой и Лекой французским.
– Если ваш 1 – это корова, – улыбаясь спросила Вера, – то как будет коровка – вашка?
– А курочка – пулетка 2 , – тут же подхватил Лека. – А собачка – шьенка 3 !
– О, французский, – в детскую без стука заглянул Савелий Филимонович. – Я тоже немного знаю этот язык. То здесь слово услышишь, то там подхватишь. Мария Ильинична, не напомните, как переводится кюль 4 , а то что-то я запамятовал?
1
Vache (фр.) – корова.
2
Poulet (фр.) – курица.
3
Chien (фр.) – собака.
4
Cul (фр.) – жопа.
– Кюль, кюль, – тут же подхватили новое слово Вера и Лека.
– Я не знаю, что оно означает, – смогла лишь ответить Маша, чувствуя, что краснеет до корней волос.
– Жаль, – топтался в дверях Савелий Филимонович. – А то мой знакомый недавно сказал одной барышне, что у нее un gros cul et de gros seins 5 . Барышне это так понравилось, она смеялась до упаду. Что бы это могло значить?
– Н… не знаю, – упорствовала Маша.
– Жалко, – ответил Савелий Михайлович и наконец ушел.
5
Большая жопа и большие сиськи (с фр.).
Он постоянно пытался сказать Маше какую-то скабрезность и ожидал, что она оценит это и рассмеется. Однажды он даже показал ей коллекцию своего лубка. Стоя к ней неприлично близко, он листал отпечатанные на дешевой бумаге листы, среди которых, помимо басен и анекдотов, встречались и довольно откровенные сцены с полуголыми женщинами и развратными мужчинами. Маше стало так дурно, что, неловко завершив разговор с Савелием Филимоновичем, она поспешила наружу, во двор, где жадно вдыхала холодный колючий воздух, пока он не разогнал липкий сладковатый запах у нее в носу и во рту.
Тем же вечером она услышала
* * *
Холодна и глубока
Течет Смородина-река
Маша спала, и снился ей сон. Во сне она видела девушку – не красавицу и не дурнушку, явно крестьянку. Ее черные волосы были растреплены, заплаканные глаза напоминали провалы. На ней был сарафан и старенький шушун, перевязанный пояском. Она шла напрямик через лес, не разбирая дороги. Раздался шум воды, деревья словно раздвинулись, и девушка оказалась на крутом берегу быстрой реки, через которую был перекинут крепкий деревянный мостик с перилами.
Я нага, и я боса
Расплелась моя коса
Девушка направилась к мостику, так и эдак пыталась она подняться на него, но у нее ничего не получалось, словно неведомая сила не пускала. Но ей зачем-то очень нужно было попасть на другой берег.
Я молвы не убоюсь
От серпа не уклонюсь
Тогда она спустилась к самой кромке воды, собралась с духом и, не разуваясь и не снимая шушуна, шагнула в холодную воду. Вода поднималась все выше, но она упорно шла вперед, даже когда ее волосы, словно водоросли, закачались на поверхности, даже когда ее макушка скрылась под водой…
На смерть или на живот
Перейду Калинов мост
«Ульяна!» – раздался душераздирающий женский крик, от которого Маша резко проснулась.
Но все было тихо. Болезненная сентябрьская луна заглядывала в окно, освещая комнату белым светом. Маша выглянула на улицу: во дворе было тихо и темно, с улицы виднелся зажженный фонарь, так что можно было еще спать. В комнате было тепло, однако Маша почему-то почувствовала озноб. Шепча слова молитвы, она вернулась в постель и накрылась одеялом с головой. Но стоило ее голове коснуться подушки, как Маша снова заснула, и сны ей до утра снились легкие и приятные.
* * *
Маша любила гулять с Верой и Лекой. Они выходили со двора и шли по мостовой вперед, пока она не заканчивалась, а затем сворачивали в рощу. Здесь росли молодые деревца рябины, липы, березы, каштана. Их тонехонькие облетающие ветви трепыхались на ветру, опавшие листья золотым ковром лежали на земле. Вера и Лека бегали, искали на земле каштаны и не успевших заснуть на зиму лягушек, которых тут водилось в изобилии из-за бурного ручья. Маша боялась, что дети могут промочить ноги, и не разрешала им подходить близко к воде. Еще одной причиной было то, что на другом берегу ручья часто гуляла гувернантка с детьми помещиков Атласовых – двумя мальчиками возраста Веры и девочкой помладше. Гувернантка была немного старше Маши, и Маше очень хотелось с ней познакомиться. Однако гувернантка не подходила и не заговаривала с ними, а если дети заглядывались на Веру и Леку, спешила увести в другую часть рощи. Вид у нее при этом был сконфуженный, и Маша догадывалась, что это помещики не хотят, чтобы их дворянские дети водились с детьми купеческими. Маше было обидно, потому что Вера и Лека стали бы им отличными друзьями. Однако она помнила, что и ей с сестрами в детстве было запрещено играть с деревенскими ребятами, они могли только смотреть в окно на пробегавших мимо их дома детей в пестрых рубашонках, которым, казалось, было так весело играть всем вместе в прятки, лошадок и догонялки. И как здорово было бы ей иметь в этом городе хоть одного человека, равного ей по положению и по кругозору, с которым можно было бы дружить, рассказывать о своих бедах и надеждах. Но, видно, дружбе между гувернантками было не суждено случиться.