Проклятье музыканта
Шрифт:
Для разговора он пригласил меня в бар, сказав, что это другой, не тот, в котором сейчас находятся мой муж с актрисой, усадил за столик и взял себе минеральной воды. Я же отказалась от угощения, хоть он и предложил мне взять все что пожелаю.
– Зря, – усмехнулся он, услышав мой отказ. – Разговор будет не коротким.
– Я не собираюсь долго с тобой разговаривать, – ощетинилась я.
– Тогда прекращай спорить. Не будем терять время.
– Мы будем заниматься именно этим, если ты прямо не скажешь, что тебе надо от меня!
Он не ответил, поблагодарил улыбкой официантку
– Что у тебя там случилось?
Я нехотя пересказала ему произошедшее:
– Не понимаю, зачем кому-то понадобилось пробираться к нам в номер и нападать на меня? Не вижу причины!
– У меня есть кое-какие мысли, – сказал Сальвадор, и его глаза опять стали непроницаемой тьмой.
– Какие?!
– Потом скажу. Еще не время.
– Ну знаешь!
– Ты подозреваешь кого-нибудь? – перебил он меня.
– Нет! Рядом с нами живет, кажется, менеджер группы. Кто соседствует с другой стороны – не имею понятия.
– Это не обязательно должен быть сосед, – ответил Сальвадор. – Кто-то мог проникнуть, воспользовавшись чужим номером. В отсутствие хозяина. Или хозяйки.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего. Строю версии, – усмехнулся он. – Но делиться ими пока не желаю.
Я промолчала.
– Ты прочитала последнюю историю?
– Да. Очень оригинально ты решил меня с ней познакомить, – съязвила я. – А если бы я не пришла в тот дом? Мое решение было спонтанным!
– Но все же пришла, – усмехнулся Сальвадор, склонив голову набок и глядя на меня с легким прищуром.
– Я могла не заметить твоего письма!
– Не заметить его было сложно. А если бы не увидела, я бы придумал другой способ передать тебе его содержимое. Не это главное… Значит, прочитала все три истории.
– Что ты хотел мне этим сказать?
– Ты не заметила некой цикличности в них?
– Происходят каждые тридцать шесть лет. Гитаристам в них по тридцать пять. И события похожи, – ответила я.
– Похожи – то есть повторяются, – поправил Сальвадор. – С разными людьми, в разные времена, с разными вариациями. Так?
– Кто записал эти истории? – спросила я.
– Я. Эти люди на самом деле существовали. На картах помечены адреса, по которым они проживали.
– Ты писатель?
– Нет. И никогда не стремился им быть. У меня другой интерес.
– Касательно этой гитары, знаю.
– Это не просто гитара, Анна. Это моя гитара. Та, которую я искал – всегда искал. И находил. Терял, опять искал, находил, терял. Та, которая создана для меня. Я – ее настоящий хозяин. А другие музыканты – все те, к кому она за весь долгий путь попадала в руки, – лишь временные ее хозяева, если можно так сказать. Второстепенные звенья в этой цепи. И случайные жертвы.
– Случайные жертвы – эти трое музыкантов?
– Нет, они – основные хозяева. Вернее, хозяин. Один хозяин, Анна.
– Не понимаю.
– Какой сейчас год? – спросил вдруг Сальвадор.
– Две тысячи двенадцатый, – машинально ответила
– В каком году происходило действие последней истории?
– В тысяча девятьсот семьдесят шестом, – ответила я, как прилежная ученица на уроке истории. – То есть… тридцать шесть лет назад.
– Правильно, – с легкой улыбкой ответил Сальвадор, продолжая смотреть мне в глаза под тем же углом, чуть склонив голову набок и сощурив глаза. – Мне недавно исполнилось тридцать пять лет.
– Погоди, ты хочешь сказать… – начала я и растерянно усмехнулась: – Ты хочешь сказать, что и слепой музыкант, и моряк, и этот несчастный преподаватель из университета – ты?
Он, чуть склонив голову, усмехнулся:
– Мне тоже было непросто поверить. Но я искал доказательства – и находил.
– С чего все началось?..
– С чего все началось? – спросила она. И он решился. Начал свой рассказ с опаской, будто ожидал, что его перебьют на первых же словах, обожгут недоверием во взгляде, оттолкнут тронувшей губы усмешкой. Он говорил, глядя ей в глаза с вызовом, готовый в любой момент увидеть в них неверие и отразить его агрессивной репликой. Но девушка молчала, и в ее взгляде мелькнуло что-то похожее на заинтересованность. Ее молчание, как ни странно, приободрило его. И вдруг он понял, что ему не столько важно, чтобы она поверила, сколько то, чтобы просто слушала – глядя на него глазами невероятного редкого оттенка, чуть склонив голову набок и прикусив нижнюю губу. Она его слушала, и его голос сам собой зазвучал на полтона ниже и мягче – так, как и звучал, когда он был спокоен.
– Когда мне было шесть лет, я вместе с родителями попал на концерт классической гитары. Помню, родители долго сомневались, брать ли меня с собой, ведь ребенок такого возраста явно не высидит все выступление. Но оставить меня было не с кем, квартет, который приехал с гастролями в Барселону, давал единственный концерт, и родители не желали пропустить его. Поэтому на свой страх и риск взяли меня с собой. Опасения их оказались напрасны: я был заворожен увиденным и услышанным и просидел все два часа тихо, как мышонок. А под конец уже точно знал, чем хочу заниматься и кем стану. Отец отвел меня в музыкальную школу и купил мне первую гитару.
Говорили, что у меня был талант. Но мне недоставало души… У меня была отличная техника, такая, что меня смело отправляли на различные конкурсы. Но я никогда не получал главного приза, потому что, как говорили, моему исполнению чего-то не хватало. Я не понимал, чего от меня хотят, и, желая победить в очередном конкурсе, шлифовал и шлифовал технику, доводя ее до совершенства. И опять оказывался не первым. Всегда находился в паре шагов от победы, но не достигал желаемой вершины. Я был тогда еще ребенком, но уже очень тщеславным и амбициозным. В какой-то момент эта погоня за главным призом стала моей главной целью. Мне казалось, что я могу играть так, как от меня требуют. Более того, чаще и чаще возникало ощущение, что я когда-то так и играл – с той самой пресловутой душой. Когда? Может быть, еще в тот период, когда не ездил на конкурсы и погоня за призом не превратилась в одержимость? Когда-то же я играл так… Когда?