Проклятье Пифоса
Шрифт:
«Видишь? — хотел он закричать Мадаилу. — Видишь, что происходит? Вот судьба, что ожидает твой род! Если не на этой планете, так на другой, вы падете от рук наших братьев. Тебе не победить!»
Сражаясь, Аттик порой замечал тела с разодранными крыльями, падающие с небес. Лацерт, Птеро и прочие легионеры-штурмовики вели свою битву против летучих созданий. Многие твари ускользали прочь, воссоединяясь с главным роем.
Атака Железных Рук продолжалась до края плато; Мадаил больше никого не высылал против них, но демоны по-прежнему вытекали бесконечным
Капитан помедлил, глядя на расстилающуюся перед ним картину безумного карнавала и абсурдной войны. Демоны схватились с ящерами, словно две монструозные волны, столкнувшиеся в шторме идеального уничтожения. Рептилии вызывающе рычали на новых врагов, раскрывая пасти в предвкушении новой, неисчислимой добычи, а пришельцы из эмпиреев хохотали, танцуя-сражаясь с хищниками. На глазах Аттика шла схватка чудовищной плоти ящеров и варпорожденных, звериных инстинктов и извращенной утонченности. Сама земля скрылась под телами сражающихся — она поросла новыми, колыхающимися джунглями, рубящим, кровоточащим, терзающим лесом кошмаров, спорящих за владычество на планете.
Отовсюду прибывали новые стаи рептилий, и всё больше демонов устремлялись из глубин плато навстречу им. Посмотрев вдаль, в сторону базы, Дурун увидел явление колоссов, вокруг которых уже вились летающие демоны, словно рой мошкары. Другие порождения имматериума, более крупные и сильные, шагали навстречу гигантам — они уступали ящерам в росте, но их было больше.
— И всё это сотворили мы, — произнес кто-то рядом с капитаном.
Повернувшись, Аттик увидел Кхи’дема — сын Вулкана лишился руки, но стоял всё так же уверенно, словно врастая в само основание мира.
— О чем ты? — спросил Дурун.
Саламандр кивнул в сторону зрелища.
— Нами манипулировали с самого начала, капитан Аттик. Всеми нами. Но при этом мы действовали в соответствии со своими убеждениями, и не знаю, можно ли было поступить иначе. Исходя из того, кто мы есть — такой финал оказался неизбежным. И, пусть нас обманули, но всё это — дело наших рук. Мы открыли проход.
— Тогда нам следует искупить вину, — ответил капитан.
Ноктюрнец вновь кивнул, и Дурун указал на огненный желоб примерно в километре от них.
— Нас ждут там! — сообщил он роте, а затем посмотрел на Кхи’дема. Аттик больше не ощущал неприязни к Саламандру, но и родственных чувств к нему не испытывал. В мире капитана не осталось ничего, кроме битвы, ждущей впереди, и ненависти ко всему, что он мог убить.
— Ты будешь сражаться рядом с нами? — спросил Дурун у Кхи’дема.
— До самого конца.
— Думаю, долго ждать не придется, — отозвался Аттик, и Железные Руки начали спуск с плато, убыстряясь с каждым шагом, ведущим их в безумствующий ад.
Каншелл удивился, поняв, что «Громовой ястреб» по большей части уцелел. Не меньше серв поразился тому, что они с Танаурой живым добрались до места крушения. Удивление Йеруна сменилось тошнотворным трепетом, когда он увидел, почему ящеры не обращали внимания на мелочь, сновавшую у них под ногами.
В их сторону неслась волна демонов — прыгающий, бегущий, скачущий, летящий хор мерзостей, воющих со смертоносным наслаждением. Каменное
Распахнув дверь, Даррас какое-то мгновение смотрел на слуг легиона, а затем расхохотался, поразив Каншелла.
— Если на мой призыв ответили только вы двое, значит, Железным Рукам и правда пришел бесславный конец, — произнеся это, сержант помрачнел. — Залезайте!
Агнес и Йерун забрались внутрь «Железного пламени», к которому приближались и ящеры, и демоны. Даррас захлопнул за ними дверь, и Танаура, повернувшись к смотровому окну, воззрилась на войну безумия снаружи. Чудовища обменивались ударами, сотрясающими землю, а на их фоне звучал низкий, раскатистый грохот шагов наступающих гигантов.
— Мы будем сражаться? — нетерпеливо спросила Агнес. Из её ран текла кровь, но глаза женщины сверкали от осознания значимости собственной веры. Бездействие было ересью для Танауры.
— Будем, — ответил сержант, — если придется. И нанесем удар, когда у нас появится цель. А до тех пор, я с радостью позволю нашим врагам убивать друг друга. Во мне нет ни капли уважения к самоубийцам, строящим из себя храбрецов.
Агнес посмотрела на Дарраса, вспыхнув от негодования, но прикусила язык. Впрочем, Каншелл почувствовал, что в них с Танаурой закипела одинаковая ярость — легионер не понимал сути веры, не осознавал, что нынешнее противостояние вышло далеко за пределы материального мира. Йерун не хотел умирать, но, если бы он знал, что сейчас правильно будет броситься на чудовищ с голыми руками, то, несомненно, так бы и поступил. Умереть, вознося хвалу Императору — это не самоубийство, а мученичество.
Повернувшись к Эрефрен, сержант увидел, что астропатесса выглядит кошмарно. Из словно бы опустевших глазниц непрерывным потоком лилась кровь, кожа женщины истончилась и обтянула череп, а её дыхание звучало перестуком камешков. Ридия напоминала кладбищенскую статую, которую наделили высушенной, шепчущей жизнью. Но неистовая воля, что заставляла Эрефрен двигаться, пылала всё так же ярко. Каншеллу постоянно казалось, что он замечает боковым зрением ауру астропатессы, шипастую чёрную корону потрескивающей целеустремленности.
— Есть ли шанс снова очистить эфир? — спросил Даррас.
Едва заметное, резкое покачивание головы.
— Во мне остались силы только на одну, последнюю битву с аномалией, сержант, — ответила Эрефрен. — Я не могу тратить их.
— Да будет так.
Каншелл прочистил глотку, и, когда шлем легионера повернулся к нему, рискнул задать вопрос.
— Вы говорили с капитаном Аттиком?
— Да. Он приведет сюда наши остальные силы, и тогда, — Даррас кивнул Танауре, — ты станешь частью могучего наступления.