Проклятье
Шрифт:
— ...Вот, разбираюсь. На, дружок, почитай. Ехать-то тебе придется!
— Куда ехать? — оторопел Мускулюс.
— Не кудыкай, дорогу закудыкаешь, — строго напомнил вредитель.
— Далеко ли? — поправился малефик.
— В эти самые Заусенцы. Проклятие у них, понимаешь!
— Проклятие? Кто их, телепней, проклял?
Старец развел руками на манер уличного фокусника. Складывалось впечатление, что он вот-вот должен был достать из шляпы незнакомца-проклинателя, да передумал. Или фокус не удался.
— Нихон Седовласец.
— Нихон? Ерунда! Он никогда никого...
— Знаю, отрок. Не проклинал. Никогда, никого, ни за что. А этих, выходит, проклял. Аккурат в Гурьин день Нихонову проклятию сто лет исполняется. Поедешь, зарегистрируешь в «Старую клячу»...
«Старой клячей» в лейб-малефициуме именовали «Клятый свод» — перечень известных Высокой Науке проклятий, с фиксацией прямых и косвенных воздействий, а также с базовыми методиками снятия. В свое время Андреа чуть не свихнулся, заучивая: «На объект, на жизнь объекта, на окружение объекта, на посмертие объекта, на объектальную деятельность...»
— Скорей всего, глупость несусветная...
— Разумеется, глупость! — согласился Мускулюс. — Совершенно незачем туда ехать! Виси над поселком реальное проклятие, да еще Нихона Седовласца — все б давно оттуда разбежались. А раз живут - значит, вранье. Выдумали тоже...
— ...А с другой стороны, — как ни в чем не бывало продолжил лейб-малефактор, и Андреа прикусил язык, — вдруг там и впрямь Нихоново словцо обнаружится? А? Ты вдумайся: единственное проклятие Седовласца! Такой случай упускать нельзя, дружок. Изучить надо, вникнуть. Если оно до сих пор действует — подпитать манкой, под охрану взять... Как ценный раритет и памятник Высокой Науки. — Старец чихнул от возбуждения. — Езжай, езжай, отрок! Нечего в столице киснуть!
«Вечный Странник, ну почему — я? Почему — именно сейчас?!»
— У меня отпуск, — отважился напомнить Мускулюс. — С завтрашнего дня.
Серафим милостиво покивал.
— Разберешься с этими, проклятыми — и бегом в отпуск. Заслужил. А если окажется, что зря челом били... — лейб-малефактор причмокнул от удовольствия, блестя глазками-вишенками. — Помяни их незлым тихим словом. Чтоб занятых людей от дела не отрывали.
— Мы с женой вместе собирались! — в отчаянии выложил малефик последний козырь. — Она уже из Чуриха сюда вылетела. Наама не поймет...
— А ты на меня сошлись, дружок, — подмигнул лукавый старец. — Скажи: я тебя силой принудил. Вали кулем на нас с королем! Жена поймет, ты уж не сомневайся. Она у тебя умница, я в курсе...
Кряхтя, Нексус стал выбираться из-за стола. Сухая, похожая на птичью лапу ладонь чуть не смахнула на пол стопку книг в переплетах из лилльской кожи. Среди гримуаров явственно различались «Этические парадоксы высшего малефициума» Целтуса Масона и классический труд «Дифференциальное счисление малефакторных воздействий» Альбрехта Рукмайера.
«Рука славы», висевшая на стене, небрежно скрутила кукиш, давая понять, что
Мускулюс с сожалением окинул взглядом длинный стол, установленный прямо во дворе Юрася Ложечника. Он успел отдать должное и наваристой ухе, и печеным баклажанам с чесноком, и мясной кулебяке с пылу, с жару, и подчеревине, копченной на вишне. Под шкалик-другой «сливянчика» еще можно было бы... Он сурово пресек предательские мысли.
— Шкварочек, мастер?
— Благодарю, достаточно. Не пора ли нам перейти к делу?
— Да-да, оно, конечно... — староста с шумом выдохнул. — Я готов.
Выглядел Юрась — краше в гроб кладут.
— Про вас я помню. Отправьте кого-нибудь за другими. Мне нужны потомки свидетелей. Главное, чтоб помнили рассказы пращуров об известном нам событии. Человек пять наберется? Староста наморщил лоб.
— Кжыш Тесля, Маланка Невдалая, Яшик-сукоруб, — он загибал корявые пальцы. — Братья Сычи, ясен заусенец. Ну и Брёшка Хробачиха, куды ж без этой гадюки... Эй, Марек, подь до батьки!
Когда белобрысый Марек, получив подробные инструкции, умчался прочь, малефик наклонился вперед, поймал взгляд старосты — и не отпустил.
— Это хорошо, что мы с вами остались наедине. Вы ведь тоже не забыли, что вам говорил прапрадед?
— Прапрадеда я живым не застал. Прадед рассказывал. А больше — дед.
— Ничего, сойдет. Прямая ниточка, по мужской линии. Три-четыре узелка — пустяки. Распутаю. Сидите, молчите и не бойтесь. Я сделаю ваш рассказ максимально достоверным. Будьте спокойны, чары совершенно безопасные. Вы меня поняли?
Юрась сглотнул, дернув кадыком.
— Ага, мастер. Понял.
— Вот и чудесно. А теперь — ни слова. Начнете говорить, когда я подам знак. Нуте-с, приступим!
Малефик взял старосту за ауру, нащупывая пратеритные нити.
Прислушался.
«Бродяга!..»
Что ж, для начала — неплохо.
— Бродяга! Эй, бродяга!
Нихон обернулся.
— Ну бродяга же!
Мелкий, но бодрый дядя махал ему из-за плетня сразу обеими руками. Со стороны дядя напоминал ветряк. Таких Нихонова бабушка, светлая память старушке, звала «мужичок-свежачок». И утверждала, что они долго не портятся, потому что дальше некуда.
— Да иди ж сюда!
Нихон подошел. Огромный, в одежде, бурой от пыли, с длинными, крепко битыми сединой волосами, он меньше всего походил на мага. Даже на волхва-странника, гадающего встречным-поперечным на конском черепе — ну ни капельки! Скорее на бродягу, готового батрачить за хлеб и кров. Ладони в мозолях. Ручищи-окорока. Плечи грузчика. Портовые амбалы завидовали, глядя на эти плечи. Низкий, хриплый голос — точь-в-точь мычание бугая. При способе накопления маны, который Нихон разработал сам, под свою ауральную фактуру, телесная сила была побочным эффектом — и маскировочным плащом.