Проклятие черного аспида. 1 книга
Шрифт:
– Еще как посмеет! Он царский зад облизывает уже давно. А ты ему бельмо на глазу. Ко двору не пускаешь, меда да золота лишаешь, и милости царской.
– Не отдам я ее. Помоги спрятать и скрыть от всех. Брат ты мне или не брат?
Глаза карлика сверкнули из-под косматых бровей. Зло сверкнули, словно Ниян проклятие вслух произнес. Шикнул на князя и по сторонам огляделся.
– Ишь разболтался! Скоморох я. Приставлен тебя оберегать да толпу веселить. И никогда меня так не называй. Стыд-позор на род царский такое убожество, как я, в родстве иметь. С тем условием меня псам не швырнули,
Шут отвернулся к воде, туда, где плескались блики от уходящей луны, и дорожка пролегла до самого берега. На кончиках разноцветной шапки зазвенели бубенцы. Не в такт и как-то совсем уж насмешливо. Ниян рядом на камень присел и прутом по голенищу сапога насколько раз прошелся.
– Несправедливо это.
– Справедливо. Сущность моя мертва. Не дракон и не аспид я. Позорный урод, явившийся неизвестно от какой твари из чрева матери, Ниян. Кто знает, может, и не брат я тебе.
– Не верю, что мать твоя шлюхой была.
И еще раз прутом по голенищу прошелся, сломал его и выкинул в воду. А хотелось так же чью-то шею рубить, и Ниян знал чью. Если б жив был, вызвал на бой. Только вслух никогда не говорил – ненависть полыхала в князе молчаливо. Она не любила, чтоб о ней беседы вели и кому-то ее показывали. Ненависть к отцу родному, убитому в бою с Мракомиром.
– Зато отец твой поверил волхву. Приказал за ногу, как лягушонка, взять и псам в клетку кинуть, пока никто из слуг не увидел.
Ниян знал правду о рождении Врожа, Пелагея ему давно рассказала. Это она его спасла и уговорила царя не убивать младенца, а отдать в услужение брату. Рассказала, когда князь отказался в оруженосцы карлика брать, грозился на кол посадить. Но ведьма старая уговорила – кровь родная, как-никак, и защитит, и от злых языков спасет. Да и самому царю по гроб обязан будет за прощение и великодушие. Только не признают никогда горбатого урода сыном и братом государевым да княжеским. Рот на замке пусть держит, не то без языка останется.
– Так поможешь или нет?
– И на смерть тебя обреку или на изгнание! И себя вместе с тобой!
– За шкурку свою печёшься?
Карлик ухмыльнулся и камень в воду бросил, тот лягушкой поскакал по водной глади и ушел на дно.
– Пекся б за шкурку свою, давно б тебя предал. Знал я, что не принесет она нам добра. С первого взгляда знал. Увидел, как ты смотришь на нее, и все понял. Сколько деревень сжег из-за нее, сколько девок живьем поджарил и задрал до мяса. На что надеешься? Что в живых рядом с тобой останется? Ты ведь убьешь ее рано или поздно!
Ниян на ноги поднялся, меч в руках несколько раз подкинул, глядя на сверкающее лезвие, сунул в ножны:
– Так как? Поможешь?
– Что ты уже придумал?
– В свои владения ее отправлю на рассвете, сопровождать ее будешь. Чтоб ни один волосок с головы не упал.
Врожка от ярости даже ногой топнул.
– Куда? К себе во дворец? Ты в своем уме?
– Это значит – нет?
– Это значит – НЕТ! И не брат я тебе, а оруженосец, царем приставленный. Отвечаю за тебя перед ним.
– Конечно! Золото глаза застилает? Ждешь свою долю за избранниц? Похвалы и царской милости? Мечтаешь ко двору попасть? Там толпу веселить?
Карлик вместо ответа начал кривляться
Меня маменька рождала,
Мать-земелюшка дрожала.
Я от маменьки родился,
Сорок сажен откатился.
Несколько раз через себя перепрыгнул и на руках прошелся, дрыгая ногами и колокольчиками на обуви позвякивая.
Пляшучись меня мать родила,
Да со похмелья бабка выбабила,
Окупали в зеленом вине,
Окрестили во царевом кабаке*1
Ниян вслед ему посмотрел прищурившись, а по щекам черная чешуя волнами всколыхнулась. Ну и хрен с ним, со скоморохом. Не хочет помогать, Ниян и без него справится. Не отдаст, и все. Оставит со своими воинами ожидать, пока избранниц примет встречающий. А потом просто к себе унесет Ждану, и никто не прознает, что девок тринадцать было. Его люди болтать не станут. Все ему преданы. Жизнь за него отдадут, если он попросит.
А умом понимает, что Врожка прав, и что с этого момента нарушил он все законы Нави, и не будет ему прощения, как и Мракомиру. И какой-то части него плевать на это. Плевать на все. Пусть изгонит его Вий. Земель ему хватит и воинов хватит эту землю защитить. Где писано, что он вечно служить брату обязан? А сам понимает, что писано это внутри мечами и саблями предков, головы сложивших за мир в Нави, нечисть приструнивших и законы заставивших соблюдать. Родился он с этими истинами и умирать с ними будет. И служит не брату, а Нави.
Огонь в пещере развел и глаза закрыл, а перед ними всегда только ее лицо и волосы длинные, кольцами на концах закрученные. Вкус и запах, голос жалобно выстанывающий «твоя… твоя… твоя», пока он языком змеиным изнутри всю ее вылизывал, сотрясаясь всем телом от острейшего удовольствия дарить ей наслаждение и сдерживаясь, чтобы не разорвать ее на куски, смиряя монстра лютого. А потом ненавидел себя, когда кружил над телами мертвыми девичьими, усыпавшими луга зеленые.
Смотрел, как кожу белую бороздят раны рваные, и понимал, что рано или поздно такие же на ее теле появятся. Жизни отбирал, чтобы она жила, и потом слово себе давал, что не приблизится к ней, не взглянет больше, не заговорит. Но стоило только взглядом с ее глазами встретиться, и его лихорадить начинало от непреодолимого желания впиться в нее и не отпускать. Пусть даже сам никогда не познает с ней ничего кроме этих ворованных минут болезненного счастья. Его она. Он выбрал. И плевать на Навские законы!
Флягу с зельем открыл и понюхал вьющийся зеленый дымок. Пару глотков и забудется во сне. Поднес к губам и замер… Он ее почувствовал еще до того, как вошла. Опустил флягу и голову в ожидании вскинул.
Человечка вошла в пещеру и остановилась напротив костра, так что его от нее пламя отделяло. Смотрит на ее лицо бледное и на то, как по коже блики огненные мечутся, а языки пламени образ, сводящий Аспида с ума, облизывают, и он сам готов на что угодно, лишь бы прикоснуться к ней. Пальцы сводит и кости ломит от желания этого дьявольского. Потому что красивая до слепоты, потому что тело просвечивает через ткань тонкую, и он уже знает, какое оно на вкус и на ощупь.