Проклятие двух Мадонн
Шрифт:
– Можно? – Белобрысая стояла на пороге комнаты, не решаясь зайти внутрь. Смотрела исподлобья, с опаской и явным разочарованием.
– Заходи. Дверь закрой. – Игорь сам удивился тому, что разрешил войти. А она переступила порог и, плотно притворив дверь, подошла к картинам.
– Сегодня они другие.
– Кто?
– Мадонны. Всякий раз, когда захожу сюда, они другие. Ждут, наблюдают… загадка, правда?
– Неправда. – Игорь повернулся к картинам спиной. – Что надо?
– Все еще сердитесь? Извините, пожалуйста, я не хотела обидеть.
– Завтра. Или послезавтра. Или спустя неделю… что надо?
– Да… дело к нему, разговор, точнее. Или не совсем разговор. – Александра запнулась. – Но, может быть, вы тогда передадите… вы ведь в курсе, что затея со свадьбой – фарс, что у меня не было причин нападать на Любу, я вообще в это время была в доме и не выходила. Правда, никто не подтвердит, они, наоборот, будут рады сказать обратное, лишь бы я убралась подальше отсюда и…
– Стоп. – Игорь понял, что еще немного, и он окончательно запутается в сбивчивой речи. При чем тут Любаша? И кто собирается врать? Белобрысая послушно замолчала, а на лице такое растерянно-беспомощное выражение, что сразу понятно – дело серьезное.
– Вон, садись куда-нибудь и рассказывай, только внятно и по порядку.
Она кивнула и, присев на самый краешек кресла, принялась рассказывать, Игорь же слушал, пытаясь понять, врет или нет. Если по логике, то врать ей резону нет. Но в этом доме с логикой сложно.
– Я не нападала на Любашу, ну зачем мне это? – Александра вопросительно посмотрела в глаза, и Бехтерин, неожиданно для себя самого, смутился. Ну не знал он, что ответить, да и взгляд этот вдруг показался чересчур откровенным, наверное, поэтому Игорь и спросил первое, что в голову пришло.
– И где теперь нож?
– В кроссовке, – ответила Александра и покраснела.
– Значит, думаешь, это Ольгушка?
– Не знаю. Она же ненормальная… или нормальная, но притворяется. Я наблюдала сегодня, и в больнице, она другая какая-то… а Евгения Романовна таблетки пить заставляет, и врач говорил, что Ольгушка… не совсем в себе. А комната не закрывается, любой мог.
Любой, в этом с белобрысой нельзя не согласиться, вот такой у Бехтериных странный дом, в котором комнаты, кроме кабинета, не запираются на ключ.
– Она и вправду… ненормальна? Простите, если лезу не в свое дело, но вы же муж, вы лучше знаете… я не хочу обидеть, просто я не понимаю, как к ней относиться.
– Как к человеку. – Разговор повернул на опасную тему, но странное дело, обычного гнева, который вспыхивал всякий раз, стоило кому-то заговорить о ненормальности Ольгушки, не было. – Все говорили, что они разные с Мартой, ну вроде как сестры родные, по отцу, а на самом деле не больно-то похожи. Дед шутил, что одно надвое разделили, одной светлое, другой темное…
– Смотри, Игорь, не ошибись, выбирая, когда до того разные, то поневоле задумываешься над тем, что похожи, – старик глядел в окно. Сизые нити сигаретного дыма свиваются диковинным узором, который того
Ольгина мать категорически против, она уже подыскала дочери пару… партию. А Игорь – не партия, у Игоря денег нет и перспектив тоже, но Дед неожиданно поддержал, и Ольгин отец тоже, отступить невозможно – не поймут. Да и причин отступать нет, он же любит Ольгу.
Наверное, любит.
– Парень ты толковый… к тому же Бехтерин, – Дед стряхивает пепел прямо на ковер. – Поэтому на первых порах помогу, а там или выйдет из тебя человек, или нет… ну все ж таки до чего похожи-то… прям дрожь берет.
Игорь кивает, хотя никакого особого сходства с Мадоннами не видит, но Деду виднее… Деду не принято перечить.
– А потом что было? – светлые глаза Александры оказались слишком близко.
Как и… когда? Бехтерин не помнил, но вот они, с черными пятами зрачков, тонкими серо-голубыми нитями радужки, словно сотканной из того давнего сигаретного дыма, со светлыми ресницами и крошечной родинкой в уголке левого глаза.
Значит, он ей рассказал? Сейчас взял и рассказал о том, о чем не рассказывал никогда и никому? Стыд и злость вспыхнули, но тут же погасли, продавленные этим дымно-печальным взглядом.
Дальше? Свадьба была, красивая, пышная, хрустально-хрупкий ангел в белом платье, туман фаты и золото волос, лето, солнце на подаренных Евгенией Романовной запонках, неудобный пиджак и желание, чтобы все поскорее закончилось.
Дядин дом, семейная жизнь между тихим Ольгиным светом и ярким пламенем Марты. Нет, он не изменял, хотя Марта намекала на то, что не против романа, но Игорю подобные отношения казались даже не подлостью, а чем-то несоизмеримо худшим.
Не изменял, но сравнивал. Постоянно, каждый чертов день сравнивал, снова и снова раздумывая над словами Деда. Убеждал себя, что лучшей жены, чем Ольга, трудно пожелать, но вновь смотрел на Марту, которая смело, не стесняясь, отвечала взглядами на взгляды.
Намеками на молчание, прикосновениями на попытки избежать общения… Ольга ревновала, молча, тяжело, запирая раздражение внутрь себя. Игорь пытался объяснять, что между ним и Мартой ничего не будет, никогда, ни при каких условиях, но Ольга не верила. Не упрекала, не скандалила, но не верила.
А потом нелепое письмо и авария. Больница. Еще больница… и Ольгушка вместо Ольги, тень… половинка, неполноценная в своей индивидуальности.
Из двух Мадонн осталась одна… это дед сказал. И с этих самых слов Игорь возненавидел картины.
– С тобой все в порядке? – В глазах белобрысой сочувствие. – Ты сидишь и молчишь…
Ее рука на его плече, приятно. Непозволительно. Стряхнуть, получилось излишне нервно, и тут же стало стыдно за подобное поведение. Александра поняла, вернулась на свое место, и только красные пятна на щеках выдавали не то злость, не то смущение.