Проклятие Кеннеди

Стивенс Гордон

— Мы с Джеком хотели бы, чтоб ты поработал на нас.

— Что-нибудь конкретное?

— Джек хочет объявить о начале особого расследования, но чтобы быть уверенным в успехе, ему нужны предварительные данные.

— Какого типа расследование?

— Надо, чтоб его смысл был понятен любому человеку с улицы. Например, что-нибудь вроде тех сбережений и займов. — Финансовый скандал в восьмидесятых, когда многие потеряли свои деньги. Наркотики и отмывание грязных денег тоже прекрасно подошли бы. Но тема может быть какой угодно, на

твое усмотрение, — об этом говорил взгляд Пирсона, то, как он пожал плечами. По крайней мере, так его понял Митчелл.

Зачем все это, спросил бы другой.

— К какому сроку Джек хочет иметь результаты? — спросил Митчелл.

Пирсон допил кофе и взялся за салфетку.

— Примерно к следующему марту или апрелю, — сказал он.

Партия выберет своего кандидата на съезде в августе, однако голоса на этом съезде будут распределяться согласно результатам предварительных выборов, которые завершатся тремя месяцами раньше. Сделай хорошую рекламу в этот период — и твой кандидат обойдет соперников, как миленьких.

— А если не к предварительным выборам, то когда? — спросил Митчелл.

Потому что, если дела кандидата пойдут гладко, его команда может придержать кое-какие вещи до удобного момента.

— Тогда в октябре следующего года, — просто сказал Пирсон.

За месяц до того, как народ Америки выберет своего нового президента.

— Когда я должен начать?

— Чем раньше, тем лучше.

— А когда Джек хочет объявить о начале расследования?

Потому что тогда о нем заговорят. Потому что с помощью этого он сможет начать кампанию. Но только если будет уверен в успехе.

— Тебе нужна точная дата? — спросил Пирсон.

— Да, Эд. Точная дата.

У политиков, собирающихся бороться за кандидатуру от своей партии, существовал неписаный закон: чтобы выиграть предварительные выборы, надо объявить о своем участии в определенный день. А именно — в День труда, первый понедельник сентября. Ближайшегосентября. Через три месяца.

Пирсон нарочито медленно сложил салфетку, опустил ее на стол и посмотрел на Митчелла — на губах его впервые появилась улыбка, в глазах заиграл веселый огонек.

— День труда будет в самый раз.

* * *

Послеполуденная жара расслабляла, что было опасно, так как он мог счесть себя уже отдохнувшим. И взяться за другое задание прежде, чем будет действительно готов к этому.

Хазлам сел на лестницу Капитолийского холма и поглядел на Молл.

Тридцать шесть часов назад он имел дело с Ортегой, а еще тридцатью часами раньше молился своему Богу, каким бы тот ни был, чтобы маленькая девочка по имени Розита вернулась домой.

Он сошел с лестницы и направился к Рассел-билдинг.

Здания, где размещались кабинеты членов сената США, были к северу от Капитолийского холма, здания для членов палаты представителей — к югу, а между ними сверкали особняки Верховного

суда США и Библиотеки Конгресса. Два здания Сената, Дирксен и Харт, были новыми, а одно, Рассел-билдинг, — старым, с которого все начиналось. В двухстах ярдах к северу был вокзал Юнион-Стейшн.

Хазлам вошел в Рассел-билдинг со стороны пересечения Первой и Конститьюшн-авеню, миновал контроль у дверей, прошагал мимо лифтов и поднялся по лестнице на четвертый этаж. Коридоры здесь были длинными, потолки высокими, а полы мраморными, так что шаги его отдавались эхом. Он изучил план этажа, висящий на лестничной площадке, и повернул направо: четные номера, начиная с 398-го, были слева от него, а нечетные — справа. На двери с номером 396 было написано, что за всеми справками следует обращаться в комнату 398.

Приемная была обставлена красиво и вместе с тем рационально; окно в ее конце выходило на внутренний двор Рассел-билдинг. Здесь сидели два секретаря, женщина лет двадцати пяти и совсем молоденький юноша — наверное, доброволец, только что окончивший колледж, подумал Хазлам. Он представился, затем, пока секретарша звонила первому помощнику, обвел взглядом фотографии на стенах.

На некоторых снимках, как он и ожидал, был изображен Донахью, другие представляли собой виды его родного штата — это тоже было понятно, — а еще Хазлам заметил тут портрет президента Джона Ф. Кеннеди.

Вскоре из двери позади стола секретарши вышел Пирсон и протянул ему руку. Пиджак он успел снять, но остался в жилете.

— Рад, что заглянули. Кофе?

— С молоком, без сахара. — Хазлам пожал протянутую руку Пирсона и прошел за ним в дверь. Здесь был аккуратный кабинет, хотя и не такой большой, как ожидал Хазлам, с двумя столами — на каждом телефоны и компьютеры, — кожаными вертящимися креслами и очередными фотографиями на стенах. Книжные полки были уставлены политическими трудами и книгами по юриспруденции.

— Так вот где оно все происходит, — Хазлам огляделся.

— Не все, но кое-что. — Секретарша внесла в комнату две кружки. — Сейчас я вам устрою экскурсию. — Пирсон провел его обратно в приемную, оттуда в коридор и по комнатам на другой его стороне, объясняя, для чего служит каждая из них, и представляя людям, попадающимся навстречу. Это был ознакомительный тур высшего класса — такого, наверное, удостаивались государственные сановники из родного штата сенатора.

Они вошли в комнату для совещаний.

— Кабинеты распределены согласно старшинству и занимаемым постам. Сенатор Донахью входит в состав трех комитетов и возглавляет Подкомитет по банковскому делу, поэтому его комната здесь.

Если Донахью заканчивает второй срок в Сенате и состоит в стольких комитетах, то почему он не переедет в современный офис в одном из новых зданий, подумал Хазлам.

Они вернулись в кабинет Пирсона. Первый помощник открыл дверь слева от своего стола и пригласил Хазлама пройти туда.