Проклятие королевы фей

Медейрос Тереза

6

Эжен направился сквозь толпу к ложе. Его гибкая скользкая походка разительно контрастировала с движениями Гавенмора, в которых сквозила сдерживаемая сила. Эжен взошел по лестнице к трону, и Холли, почувствовав, как предательски задрожали ее колени, рухнула в кресло. В отличие от всех прочих мужчин, собравшихся на ристалище, он посмотрел ей прямо в лицо, перед тем как опуститься на колено и поднести к губам ее ледяные пальцы.

— Хитрая девчонка, — прошептал Эжен, делая вид, что целует Холли руку, — твой маскарад мог обмануть всех этих болванов, но меня так легко не

проведешь. Впрочем, ты очень упростила мою задачу. После того как я расправлюсь с этим валлийским дикарем, у тебя останется только одна роль — роль моей супруги, и лишь одна сцена — кровать в моей спальне.

Его мокрые губы коснулись ее пальцев. Холли, отдернув руку, нарочито тщательно вытерла ее о край юбки.

— Да, это действительно будет представление, милорд, ибо я не испытываю даже намека на чувства, приличествующие исполнению супружеских обязанностей.

Улыбка Эжена стала ледяной, и по спине Холли пробежала нервная дрожь. Барон попятился прочь от трона, кланяясь на каждом шагу, а девушка грустно улыбнулась иронии судьбы — именно сейчас ей, как никогда, нужен был защитник.

Холли бросила полный отчаяния взгляд на Гавенмора. Рыцарь, с мечом наготове, прищурившись, наблюдал за этим странным разговором.

Она вздрогнула, испуганная внезапным прикосновением к ее руке. Граф де Шастл благодушно усмехнулся.

— Как мы могли забыть про Монфора? Барон вытащит нас из этой передряги. Он станет тебе хорошим мужем, девочка моя, вот увидишь.

Холли надеялась, что ее слабый стон можно было истолковать как знак согласия. Не требовалось богатого воображения, чтобы представить будущее супруги Эжена. Как только красота ее начнет блекнуть и на глаза барону подвернется хорошенькая тринадцатилетняя богатая наследница, ей останется только одно: падение вниз головой со стены замка.

Как только маршал турнира объявил нового претендента, трое оруженосцев бросились облачать Эжена в латы, сверкавшие так, словно в них отражался огонь кузницы, в которой их ковали.

На этот раз напутствие графа де Шастла звучало убедительно:

— Сражайтесь честно, господа, и будьте милосердны к противнику!

Обнажив меч, Эжен двинулся навстречу Гавенмору. Холли пожалела о том, что коротко остригла ногти, так как теперь ей оставалось только кусать нежную кожу кончиков пальцев.

Рыцари закружились по полю, подобно учуявшим запах добычи волкам. Возможно, это зрелище и захватило бы Холли, если бы не сознание, что победитель получит полное право вонзить свои клыки теперь уже в нее саму. Гавенмор был тяжелее Эжена по меньшей мере на два стоуна [2] , но это его превосходство уравновешивала гибкая подвижность де Легге. Барон, проворный, как ртуть, ускользал от могучих выпадов валлийского рыцаря.

Наконец клинки с убийственным лязгом ударились друг о друга. Холли вздрогнула, так как Гавенмор получил по шлему удар, от которого обычный человек скорее всего не удержался бы на ногах. Зрители ответили на это одобрительным ревом. Девушка нахмурилась. Эжен не пользовался в округе особой любовью, но в данный момент они приветствовали бы самого сатану, если бы тот вызвался дать взбучку валлийскому великану и отстоять драгоценную английскую честь, вступиться за которую они не решились.

2

Английская

мера веса, равная приблизительно 6,3 кг.

После следующего выпада Эжена на рейтузах Гавенмора проступило темное кровавое пятно. Со спокойным недоумением рыцарь взглянул на рану. Эжен поднял забрало.

— Не желаете ли сдаться? — язвительно ухмыльнулся он. — Боюсь, если я расчленю вас на глазах у моей невесты, это ранит ее нежные чувства.

Только когда Гавенмор, сорвав с себя шлем, отшвырнул его прочь, Холли осознала, что перестала дышать. Во всклокоченной бороде валлийца сверкнула ослепительная улыбка. Смахнув пот со лба, он сказал:

— Сэр, вам следует думать о том, как бы не обидеть меня, а не эту даму.

После этого честного предупреждения он, взревев, точно разъяренный бык, бросился вперед. Холли затруднилась бы ответить, кто покорился своей участи первым: Эжен или толпа. Наконец-то все воочию увидели необузданного дикаря, которого так боялись. Под неистовым натиском Гавенмора Монфору оставалось лишь отступать, отражая непрекращающиеся удары великана.

Зрители уныло смолкли, но когда Гавенмор нанес Эжену по шлему страшный удар плашмя, от которого в ушах барона, вероятно, будет звенеть недели две, Холли с радостным криком вскочила с места. Запоздало осознав, что все, включая побледневшего, как полотно, отца, с изумлением смотрят на нее, она с глуповатым видом поспешила сесть, жалея об отсутствии надежной защиты ресниц.

Гавенмор все наступал. Эжен все пятился назад. Наконец, споткнувшись, он упал навзничь на песок. Сверкающий шлем откатился в сторону, меч выпал из его руки.

Холли закрыла лицо руками, но сквозь растопыренные пальцы все же увидела, как Гавенмор приставил острие меча к кадыку Эжена. Она успела подумать, потрудился ли кто-нибудь предупредить валлийца, что поединки ведутся не на смерть.

— Сэр, вы сдаетесь?

В его твердом голосе не было и намека на издевку, которая сквозила в вопросе Эжена.

После недолгого мучительного колебания Эжен поднял руки, признавая свое поражение.

— Сдаюсь, — сдавленно произнес он, словно его душила собственная кровь. Или гордость.

С дальнего конца поля донесся одинокий приветственный клич. Холли увидела, как оруженосец Гавенмора запрыгал от радости, размахивая над головой поношенной шляпой. По сигналу своего господина он поспешил к изгороди за конем.

Повернувшись к Эжену спиной, рыцарь направился к ложе. Его нетвердая походка выдавала усталость, да и полученная рана давала о себе знать.

У него за спиной Эжен приподнялся на локтях. Солнечный луч сверкнул на смертоносном лезвии меча, который он приготовился метнуть в беззащитную спину Гавенмора.

Время замедлило бег настолько, что Холли, казалось, могла сосчитать все до одной пылинки, лениво кружащиеся в воздухе. Доносившуюся издалека песню жаворонка заглушил монотонный гул в ее ушах.

Оглядевшись вокруг, Холли с ужасом осознала, что ни одна живая душа не собирается предостеречь валлийского рыцаря. Он ничем не оскорбил собравшихся, просто умело и доблестно бился на арене, и тем не менее они сейчас допустят подлое убийство — лишь потому, что он чужой среди них.