Проклятие лорда Фаула
Шрифт:
Я больше не буду убивать.
Глава 18
Равнины Ра
Несмотря на свое жесткое ложе, на едкий дым пламени и запах сгоревшей плоти, несмотря на окружающие со всех сторон могилы, где грудами лежали мертвые, кое-как погребенные, словно сконцентрированная боль, чувствовать которую или утолить могла теперь только земля, несмотря на свою собственную внутреннюю боль, Кавинант спал. В течение остатка ночи оставшиеся в живых члены отряда занимались погребением и сжиганием трупов, но Кавинант спал. Тревожная бессознательность поднималась у него внутри, словно беспрерывно повторяемый процесс самоконтроля,
Проснулся он уже на рассвете, сделавшем все окружающее похожим на величественную могилу. Поднявшись на ноги и дрожа от озноба, он увидел, что работы по захоронению завершены. Все траншеи были заполнены, забросаны землей и засажены молодыми деревьями, которые где-то нашел Биринайр. Теперь большинство воинов лежали скорчившись на земле, пытаясь хоть немного отдохнуть и набраться сил. Но Протхолл и Морэм занимались приготовлением пищи, а Стражи Крови осматривали и готовили лошадей. Судорога отвращения исказила лицо Кавинанта — отвращения к самому себе, поскольку он не выполнял свою часть работы. Он осмотрел свою одежду: парча стала темной и потеряла гибкость от засохшей крови. «Подходящее одеяние для прокаженного, — подумал он, — гадкий, грязный прокаженный».
Он чувствовал, что теперь уже поздно принимать решение. Ему придется лишь установить, какое место он займет в этой невероятной дилемме. Стоя посреди погребального рассвета, он чувствовал, что достиг предела. Он растерял все свои привычки по самозащите, утратил право выбора прятать свое кольцо, лишился даже своих грубых башмаков — и пролил кровь. Он навлек беду на настволье Парящее. Он был так озабочен своим спасением от сумасшествия, что не заметил, как все его старания привели именно к сумасшествию.
Ему необходимо двигаться — это он знал. Но данная задача выдвигала ту же самую непроницаемую проблему. Принимать участие во всех этих событиях — значит продолжать сходить с ума. Ему необходимо принять решение — раз и навсегда — и придерживаться его. Он не может принять Страну — и не может отрицать ее. Ему нужен ответ. Без него он тоже окажется в западне, как Ллаура. В стремлении избежать потери он может потерять себя, к радости Фаула.
Взглянув на Кавинанта, Морэм увидел отвращение и испуг на его лице и мягко спросил:
— Что тебя тревожит, друг мой?
Мгновение Кавинант смотрел на Морэма. Казалось, за одну ночь Лорд постарел на много лет. Дым и грязь битвы оставили отпечаток на его лице, выделив морщины на лбу и вокруг глаз, словно внезапное обострение усталости. Глаза его потускнели, но губы сохранили доброту, а движения оставались по-прежнему выверенными, несмотря на то, что одежда была изрядно истрепана и покрыта кровью.
Кавинант инстинктивно уклонился от того тона, которым Морэм произнес «друг мой». Он не мог позволить себе быть чьим-то другом. И он уклонился также от внутреннего побуждения спросить, какая причина сделала посох Тамаранты столь могущественным в его руке. Он боялся ответа на этот вопрос. Чтобы скрыть испуг, он быстро повернулся и пошел искать великана. Тот сидел спиной к жалким останкам, которые прежде были наствольем Парящее. Кровь и копоть чернели на его лице. Кожа была цвета древесной коры. Но самым заметным в его облике была рана на лбу. Разорванная плоть свисала над бровями, словно листва боли, и капли свежей крови сочились из раны, словно раскаленные мысли, проникающие сквозь трещину в черепе. Правой
— Можешь что-либо сказать о них? Может быть, тебе известно, что с ними сделали?
Этот вопрос отозвался в мозгу Кавинанта черным эхом.
— Я знаю только о ней.
— А Пьеттен?
Кавинант пожал плечами.
— Подумай, Неверящий! — Его голос был полон клокочущего тумана. — Я окончательно потерян. Ты можешь понять это?
Кавинант с усилием ответил:
— Со мной то же самое. Теперь это же было сделано со всеми нами.
Как раньше было сделано с Ллаурой.
Спустя минуту он саркастически добавил:
— А также с пещерниками.
Глаза Морестранственника стали испуганными, а Кавинант продолжал:
— Всем нам суждено разрушать то самое, что мы собираемся сохранить. И в этом суть метода Фаула. Пьеттен — это подарок нам, образец того, что мы сделаем со Страной, если попытаемся спасти ее. И Фаул очень уверен в себе. А пророчества, подобные этому, оправдываются.
Услышав это, великан уставился на Кавинанта, словно Неверящий только что наложил на него проклятие. Кавинант попытался не отвести взгляда от глаз великана, но потом посмотрел на истерзанную траву. Она выгорела странными пятнами. Местами трава почти не была повреждена, а местами она выгорела — видимо, огонь Лордов наносил ей меньше вреда, чем разрушительная сила юр-вайлов. Минуту спустя великан сказал:
— Ты забываешь, что между пророком и предсказателем есть разница. Пророчество не есть предсказание будущего.
Кавинант не хотел думать об этом. Чтобы сменить тему разговора, он сказал:
— Почему бы тебе не воспользоваться целебной грязью, чтобы залечить рану на лбу?
На этот раз великан отвел взгляд, глухо ответив:
— Ее не осталось.
Он беспомощно развел руки.
— Одни умирали. Другим грязь была нужна, чтобы сохранить руку или ногу. И… — его голос на мгновение прервался, — я думал, что крошке Пьеттену она тоже сможет помочь. Он всего лишь ребенок, — настойчиво сказал он, взглянув на Кавинанта с внезапной мольбой, которую тот не мог понять. — Но один из пещерников умирал очень медленно и в таких мучениях…
Новая струйка крови сбежала у него со лба.
— Камень и море! — простонал он. — Я не мог перенести этого. Хатфрол Биринайр отложил для меня горстку грязи, несмотря на то, что ее не хватало. Но я отдал ее пещернику, потому что он очень мучился.
Он сделал большой глоток из бурдюка, смахнув ладонью кровь со лба.
Кавинант пристально посмотрел на поврежденное лицо великана.
Поскольку ему в голову не приходили слова утешения, он спросил:
— А как твои руки?
— Мои руки? — На мгновение Морестранственник, казалось, растерялся, но потом вспомнил. — Ах, каамора. Друг мой, я — великан, — объяснил он. — Обычный огонь не может принести мне вреда. Но боль — боль учит многому.
Его губы изогнулись в гримасе отвращения к самому себе.
— Говорят, великаны сделаны из гранита, — пробормотал он. — Не беспокойся обо мне.
Под влиянием импульса Кавинант ответил:
— В том мире, из которого я пришел, есть такие места, где маленькие слабые леди целыми днями стучат по гранитным глыбам железными молоточками. Это занимает много времени, но постепенно глыба превращается в мелкие осколки.
Великан немного подумал, прежде чем спросить:
— Это пророчество, Юр-Лорд Кавинант?