Проклятие победителя
Шрифт:
Распорядитель торгов продолжал ломать комедию:
— Возьмите его прислуживать за столом!
Снова раздался смех.
— Или лакеем!
Валорианцы схватились за бока и принялись махать распорядителю, мол, прекрати же, и так уморил.
— Давай уйдем, — попросила Кестрель подругу, но Джесс притворилась, что не слышит.
— Хорошо, хорошо, — ухмыльнулся распорядитель. — На самом деле парень не такой уж бесполезный. Честью клянусь, — добавил он, положив руку на грудь. В толпе вновь раздались смешки: всем известно, что у гэррани
Послышался заинтересованный шепот. Среди гэррани редко встречались кузнецы. Будь здесь отец Кестрель, он бы, наверное, сделал ставку. Его охрана часто жаловалась, что городской кузнец работает спустя рукава.
— Ну что, приступим? — крикнул аукционист. — Пять пилястров. Начнем с пяти бронзовых пилястров за мальчишку? Дамы и господа, наемному кузнецу вы заплатите намного больше!
— Пять, — отозвался кто-то.
— Шесть.
И ставки посыпались одна за другой.
Толпа за спиной у Кестрель напоминала каменную стену. Ни пошевелиться, ни посмотреть в лицо. Внимание Джесс привлечь не получалось. Поэтому — и только поэтому! — Кестрель не сводила глаз с раба.
— Ну же! — не унимался распорядитель. — Он стоит никак не меньше десяти!
Плечи раба напряглись. Торги продолжались.
Кестрель прикрыла глаза. Когда цена дошла до двадцати пяти пилястров, Джесс спросила:
— Кестрель, тебе нехорошо?
— Да.
— Сейчас все закончится, и мы уйдем. Уже скоро.
Новых ставок не появлялось. Похоже, раба продадут за двадцать пять пилястров. Жалкая сумма, но кто согласится отдать больше за работника, который будет трудиться на износ и очень скоро утратит силы и здоровье?
— Досточтимые валорианцы, — снова заговорил распорядитель. — Я забыл кое-что упомянуть. Вы уверены, что вам не нужен домашний раб? Парнишка умеет петь.
Кестрель открыла глаза.
— Вообразите, музыка на званом ужине, гости будут в восторге! — Распорядитель торгов бросил взгляд на раба, который стоял с гордо поднятой головой. — Давай, спой нам.
Только тогда раб пошевелился. Движение было едва заметным, но Кестрель услышала, как Джесс шумно выдохнула: обе почувствовали, что на арене вот-вот может начаться драка.
Аукционист что-то прошипел на гэрранском — Кестрель не разобрала слов. Раб тихо ответил на том же языке:
— Нет.
Возможно, он не знал, как хорошо все слышно на арене. Возможно, ему было все равно, что такое простое слово может понять любой валорианец. Сейчас это уже неважно — аукцион можно считать законченным. Ставок больше не будет. Тот, кто предложил двадцать пять пилястров, уже наверняка жалеет об этом. Никому не нужен упрямый раб, который не слушается даже своих.
Но Кестрель тронула его непреклонность. В том, как гордо юноша расправил плечи, она узнала себя в те моменты, когда отец требовал от нее невозможного.
Распорядитель торгов пришел
Рука Кестрель поднялась сама собой.
— Один клин.
Аукционист обернулся и пробежал глазами по толпе. Когда он увидел Кестрель, на его лице блеснула хитрая улыбка.
— А-а, — воскликнул он, — другое дело! Госпожа знает цену товару!
— Кестрель, — Джесс потянула ее за рукав. — Ты что творишь?
Голос распорядителя разнесся по арене:
— Один клин — раз… Один клин — два…
— Двенадцать клиньев! — закричал мужчина, стоявший в конце полукруга, прямо напротив Кестрель.
Распорядитель торгов изумленно раскрыл рот.
— Двенадцать?
— Тринадцать! — послышалось с другой стороны.
Кестрель мысленно выругалась. Если уж она решила предложить ставку — и зачем только она это сделала? — нужно назвать сумму поменьше. Все вокруг смотрели на нее, дочь генерала, светскую пташку, которая, по их мнению, только и делает, что порхает с одного шикарного приема на другой. Они решили…
— Четырнадцать!
Решили, что раз она захотела купить этого раба, значит, он того стоит. Вероятно, в нем есть что-то особенное.
— Пятнадцать!
Жгучее желание узнать, что именно, заставляло их все повышать и повышать цену.
Раб теперь смотрел прямо на нее — неудивительно, ведь именно она начала это безумие. Невидимый маятник в душе Кестрель качался между возможностью выбора и предопределенностью.
Она подняла руку.
— Двадцать клиньев.
— Во имя небес, милочка, — сказала остролицая женщина. — Отступитесь! Зачем на него ставить? Потому что он певец? Зачем вам их пошлые застольные песенки?
Кестрель даже не взглянула на нее. На Джесс она тоже не смотрела, хотя чувствовала, что подруга в волнении ломает руки. Кестрель не сводила глаз с раба.
— Двадцать пять! — раздалось сзади.
Цена уже вышла за рамки суммы, которой располагала Кестрель. Распорядитель торгов окончательно растерялся от неожиданности. Ставки продолжали расти. Голоса доносились со всех сторон и будто подхлестывали друг друга. Казалось, толпу валорианцев связывает невидимая нить азарта.
Среди всеобщего воодушевления голос Кестрель прозвучал безжизненно:
— Пятьдесят клиньев.
От внезапно наступившей тишины зазвенело в ушах. Рядом ахнула Джесс.
— Продано! — воскликнул аукционист. Его лицо сияло от восторга. — За пятьдесят клиньев! Победитель торгов — леди Кестрель!
Рабу велели спуститься с помоста, и лишь тогда он потупил взгляд. Он смотрел себе под ноги так внимательно, будто на песке была начертана его судьба. Распорядитель подтолкнул юношу к навесу.