Проклятие семьи Пальмизано
Шрифт:
Отпуск пролетел как одно мгновение. 24 октября Вито Оронцо и Антонио должны были сесть на поезд в Бари, вернуться на север и разыскать свою роту, которая за эти дни вместе со всем батальоном переместилась в регион Витторио-Венето. Итальянцы перешли в наступление.
На рассвете в день отъезда Вито Оронцо и Доната прощались на кухне; она приводила в порядок его китель, но тут же отрезала каждую пришитую пуговицу.
– То есть им без тебя никак не победить в этой проклятой войне? Почему ты не можешь задержаться еще на пару дней?
– Ты и сама не заметишь, как война закончится и я снова буду здесь, с тобой.
Вито Оронцо стал целовать жену в шею, затем нашел ее губы. Он распустил волосы Донаты, и они упали ей на грудь, которую Вито Оронцо уже осыпал поцелуями, не добравшись еще до последних пуговиц
Наконец они встали, он последний раз поцеловал ее в губы, и они выбежали из дома, застегиваясь на ходу. Они прибежали на вокзал одновременно с такими же раскрасневшимися Антонио и Франческой. Те тоже задержались на кухне у себя дома, на площади Санта-Анна, в центре Беллоротондо. Накануне они ужинали в палаццо семьи Конвертини, самом внушительном старинном особняке Беллоротондо, и не могли отделаться от родни до самого утра. Когда они наконец вернулись к себе, спать было уже некогда.
Вито Оронцо и Антонио едва успели вскочить в вагон.
«Ты времени даром не терял!» – одновременно сказали они друг другу, едва устроившись в купе и заметив, что оба одинаково запыхались, и громко расхохотались. И, смеясь, оба высунулись в окно, чтобы еще раз напоследок поцеловать жен.
– Что-то говорит мне, что мы вернемся еще до Рождества! – бодро прокричал Вито Оронцо жене, когда поезд уже тронулся, увозя их в столицу региона.
Доната и Франческа смотрели им вслед – парни смеялись как сумасшедшие, высовываясь из окна. Женщины стояли на перроне, держась за руки, пытаясь сохранить в памяти улыбки мужей, которые стремительно уменьшались вместе с поездом, уносившим их вдаль. Перед поворотом те в последний раз помахали женам – и пропали из виду.
Третьего ноября австрийцы подписали перемирие. Самая долгожданная новость пришла в Беллоротондо под вечер солнечного и очень мягкого для этого времени года воскресного дня; люди высыпали на улицы, обнимаясь и крича от радости. На следующий день городской совет объявил три выходных, и размах веселья превзошел все ожидания местной администрации. Многие семьи разрывались от противоречивых чувств – скорби по погибшим в траншеях и радости от окончания войны, но в конце концов склонились к тому, чтобы забыть о горестях. Мертвые остались в прошлом, погребенные в туманных северных землях. Пришло время праздновать наступление мира, и каждый вечер на площади, на террасе над долиной, собирались крестьяне, которых тянуло потанцевать под музыку деревенского оркестра и отметить как положено возвращение выживших.
Доната и Франческа тоже вышли на улицу, чтобы отпраздновать окончание войны, но им было не до танцев: они ходили из конца в конец деревни, пытаясь выяснить, когда же мужья вернутся с фронта.
– У Рима нет денег, чтобы кормить солдат. И пары недель не пройдет, как их отправят по домам! – уверил их священник, любивший похвалиться тем, что всегда в курсе всех событий.
В то воскресенье Доната до рассвета просидела на кухне и так и уснула, уронив голову на руки. Ей снилось, что Вито Оронцо целует ее в шею и расстегивает на ней блузку. Проснулась она от непривычного стука в дверь. Когда она открыла, служащий местной администрации не осмелился поднять на нее глаза. Он вложил ей в руки конверт и торопливо ушел, пробубнив что-то на прощанье. Доната прочла: «Администрация Беллоротондо (провинция Бари) уполномочена известить родственников Вито Оронцо Пальмизано, сына Джорджо и Брунетты, солдата 164-й роты 94-го Пехотного полка, номер по спискам 18309, 1892 г. р., что он покинул мир живых 4 ноября 1918 года…»
Доната никак не могла взять в толк, что это за сообщение. Она поискала шапку письма, которую сначала пропустила, торопясь узнать, когда же муж вернется. В верхней части бланка крупными буквами было напечатано: «94° Reggimento Fanteria. Consiglio di Amministrazione. AVVISO DI MORTE» [10] .
Мир замер. Она почувствовала, что ноги не держат ее, и без памяти упала на ступеньки у входа. В это время тот же служащий спешил на площадь Санта-Анна с таким же извещением для Франчески, чтобы сообщить о смерти Антонио Конвертини.
10
94-й Пехотный полк. Полковой совет. Извещение о смерти (ит.).
Официальное сообщение об этих бессмысленных смертях дошло до Беллоротондо с трехдневным опозданием, когда на площади уже разбирали помост, возведенный для оркестра, украшавшего своей музыкой торжества по случаю окончания войны. Все девять тысяч жителей Беллоротондо решили перелистнуть страницу в своей жизни и уже не хотели думать о беде, постигшей двух несчастных. Доната в одиночестве встретила известие о смерти последнего Пальмизано, означавшей исполнение семейного проклятия, а затем укрылась в доме Франчески – единственной, с кем она могла разделить свою боль.
С того дня они всегда были вместе и поддерживали друг друга, но все еще не могли поверить, что их мужья не вернутся. Как они могли погибнуть, если война закончилась? В декабре с фронта вернулся Джузеппе Вичино по прозвищу Тощий, работник Конвертини, прослуживший последние месяцы в роте Вито Оронцо и Антонио. Капитан поручил ему передать личные вещи погибших. Тощий рассказал вдовам о последних часах их мужей, ставших еще одними жертвами войны:
– Двадцать шестого октября, когда Вито Оронцо и Антонио вернулись из отпуска, мы как раз начали наступление. Армия зашевелилась, потому что американцы и англичане давили на наше командование. «В последнее время вы так хорошо держитесь под натиском австро-венгров – может, вы еще на что-нибудь способны», – так они говорили. Итальянские генералы обиделись и приказали перейти в наступление. Удивительное дело, но противник оказался мягким, как масло, и мы легко перешагнули их укрепления в районе Витторио-Венето. Через несколько дней мы освободили Тренто, австрийцы уже почти и не стреляли, некогда им было, им только давай бог ноги…
Доната и Франческа обливались слезами и сжимали в руках бумажники мужей, словно сокровища; внутри они нашли свои собственные фотографии и свои же письма. Женщины вслушивались в слова Тощего, все еще питая абсурдную надежду, что у рассказа будет счастливый конец, как если бы слова солдата могли опровергнуть реальность и воскресить их мужей.
– Четвертого ноября было решено продолжать наступление, чтобы к моменту подписания мира у нас под контролем было как можно больше земли. Мы шли вперед, но никто уже не стрелял, солдаты с той и с другой стороны только посматривали на часы – мы знали, что в два вступает в силу приказ о прекращении огня. Около десяти часов предательский выстрел ранил Антонио в ногу. Прежде чем он упал, второй выстрел ранил его в грудь. Мы все укрылись, а он остался под огнем снайпера, засевшего, видимо, в одном из домов. Вито Оронцо не думал ни секунды, ведь с самого возвращения из отпуска они не расставались. Он бросился к Антонио, чтобы подобрать его. Снайпер взял его на мушку, но чудом промазал. Бежать без прикрытия второй раз было бы самоубийством, и они больше двух часов пролежали за какими-то руинами. Мы в это время пытались выбить снайперов из домов, но нам мешал австрийский арьергард. Антонио истекал кровью, и Вито решился на перебежку. «Я должен вытащить его отсюда. Ему нужен врач, срочно!» – крикнул он нам. Мы хотели разубедить его: «Слишком опасно, не вздумай». Но его ответ был: «Он не выдержит, мы выходим».
Тощий помолчал. Прежде чем продолжить, он отвел взгляд и уставился на стол, словно извиняясь.
– Вито Оронцо взвалил его на спину и побежал, стараясь держаться стены. Послышался выстрел, он упал. Еще до того, как мы что-либо поняли, снайпер выстрелил второй раз и снова попал в Антонио. Позже мы увидели, что оба выстрела пришлись в голову. Оба умерли мгновенно.
Доната отвернулась к окну. Во время рассказа она закрыла глаза и попыталась представить себе последние секунды своего Вито Оронцо. Ее муж погиб, когда война официально уже закончилась, но он умер, не думая об этом. Он не мучился перед смертью. Это было слабым утешением. Она закрыла лицо ладонями, ей тоже хотелось умереть.