Проклятие ульфхеднара
Шрифт:
— Я отдам тебе дочь, — продолжил Ингольв, не желая покупаться на его видимую благожелательность. — Но и заберу своего сына. А иначе она станет моей жертвой богам.
Диссельв заметно дёрнула руку из его пальцев: конечно, он не предупреждал о том, что её ждёт в случае, если Фадир не пожелает обменять её на Одди. Кто знает, какие мысли сейчас наполняют его голову.
— Ты, видно, совсем бесстрашный, раз предлагаешь мне такое, — Железное Копьё хмыкнул. — Но, думаю, нам нужно решить это перед взором богов.
Он, чуть прищурившись, посмотрел за спину Ингольва, обёл взглядом полосу леса, словно увидеть хотел, кто там скрывается.
Он всё же вошёл. не задерживаясь у лавок, остановился прямо перед жертвенным камнем. Мельком глянул на кольцо, на котором когда-то произносил клятву верности Фадиру, заранее зная, что нарушит её. Может, и Железное Копьё о том знал. Гости расселись вокруг, тихо переговариваясь и постоянно посматривая на конунгов, ожидая, что теперь будет. Ни разу такого не случалось на Сумарсдаг, и никто пока вмешиваться в дела правителей не хотел.
Фадир что-то тихо сказал тому мужику, что продолжал держать на руках Одди. Ингольв то и дело смотрел на мальчика, но тот не успел узнать его настолько хорошо, чтобы видеть в нём отца. Но спасти его — самое важно теперь, что нужно было сделать.
— Я согласен обменять твоего сына на свою дочь, — заговорил Фадир, и его слова завершились скрипом закрываемой двери храма. — Но как быть с предсказанием? И как быть с жертвой, ведь случилась третья великанская зима, которая унесла ещё больше жизней, чем предыдущая.
— В эту зиму жизни унёс ты, Фадир, — обратился Ингольв больше не к нему, а ко всем, кто сидел вокруг. — Ты наслал сейд на земли ярла Хаки. Ты решил, что мужчинам больше не нужны их жизни.
Люди растерянно зароптали.
— Может, пояснишь что-то, Фадир? — гаркнул Сигфаст Ноздря, вставая со своего места. — Мы под надзор твоего сына не для того переходили, чтобы ты бесчинства творил. А слухи о тебе, сам знаешь, ходят последнее время не самые хорошие. И дочь твоя, вон, жива, оказывается, хоть ты Радвальда из-за её якобы смерти на поединок вызывал.
Остальные поддержали его, согласно кивая и гомоня всё громче. кто-то зашевелился на своих местах, пересаживаясь ближе к месту главных событий.
— То, что Ингольв сказал, это всего лишь выдумка, — ответил тот спокойно. — Чтобы меня очернить. А что до Диссельв…
— Я не могу лгать перед взором богов. Особенно сейчас, — прервал его Ингольв. — Спросите любого из херада ярла Хаки — и они ответят вам, как всё было. И доказательство твоей, а не моей лжи, я привёл сюда сегодня.
— Так что насчёт жертвы? — заговорил совсем о другом конунг. — Ты можешь предложить другое? Может, у тебя есть бастард за пазухой, чтобы его в роще подвесить?
— Есть, — Ингольв усмехнулся. — Но сначала сына моего за дверь выпусти вместе с моим человеком, — он указал на Льюва. — А там мы всё обговорим.
— Тогда ты и Диссельв отпустишь за пределы храма, — набычился Железное Копьё.
— Конечно.
Фадир ещё мгновение помедлил, а после махнул подручному, что охранял Одди, подзывая. Тот подошёл и передал ребёнка на руки Льюва. Сын Кнута, ничуть более не выжидая, направился к двери и быстро исчез за ней. Тут же Ингольв отпустил руку Диссельв, но девушка не поспешила к отцу: встала рядом с Хаконом, слегка
— Так что насчёт жертвы? — улыбка Фадира стала намного приятнее и шире.
Неведомо, о чём он сейчас думал и чего ждал. Но, судя по блеску глаз, зрела в его голове некая мысль, от которой становилось не по себе. Теперь хватит тянуть время. Ингольв остался один в храме среди тех, кто мог быть ему врагами. Но он видел сомнение на лицах людей — и даже в глазах необычайно тихого сегодня Альвина Белобородого, который ещё ни словом не поддержал конунгов, на чью сторону так давно перешёл.
Ингольв неспешно приблизился к конунгу: те воины, что сидели ближе всего к алтарю, заметно подобрались, готовясь броситься на его защиту. Но кто из них был теперь быстрее ульфхеднара?
— Жертва будет.
Он преодолел оставшееся расстояние между ним и Фадиром одним прыжком. Дёрнулся ему наперерез Хакон и охранители. Но Ингольв метнулся вперёд почти стрелой. Схватил Фадира за горло и опрокинул, впечатывая лицом в алтарь. Холодная рукоять кинжала почти обожгла раскалённую гневом Фенрира кожу. Клинок легко выскочил из потайных ножен и врезался в шею конунга до упора. В глазах конунга мелькнуло непонимание напополам с испугом — первый раз. Первый раз он не ждал такого дерзкого нападения: всегда нападал сам, хоть и исподтишка.
— Ну, что, сын ведьмы? Бастард бастарда и узурпатора? Ты такой же, каким был твой отец. И таким же стал твой сын, — проговорил Ингольв громко, только лишь звуком своего голоса заставляя всех застыть на своих местах. — Это жертвенная кровь богам, если такова была судьба. И она свершилась сегодня.
Он вынул нож из шеи Фадира, позволяя крови быстрыми толчками политься на камень. И тогда ещё стало понятно, почему так тихо кругом.
Не все решили остановить его: многие мужчины поднялись с лавок и теперь держали охранителей Фадира, не давая им и шагу ступить. Пленили и Хакона, замершего в ужасе и только открывающего беззвучно рот. На этот раз не нашлось у него слов, чтобы произнести их над телом умирающего отца.
Фадир с пробитым горлом тоже не смог ничего сказать. Он медленно сполз с алтаря и распластался на полу в собственной крови, которая медленно впитывалась в землю.
— Не мешайте мне, иначе поплатитесь, — Ингольв обвёл всех взглядом, особенно задержавшись на Хаконе. — Пришёл конец великанским зимам, на которые вы сваливали всю вину за собственное бесчестье. Скоро всё закончится.
Кто-то вскочил со своего места и бросился прочь. Громыхнула подхваченная ветром дверь. А после тихий вскрик раздался издалека: беглеца поймали. Ингольв взвалил тело Фадира на плечо и понёс его наружу. Взял по дороге со стены верёвку, вышел из-под навеса. Его люди уже появились из укрытия деревьев, почти неразличимые в густых сумерках. В храме тоже никто не остался: продолжая удерживать сопротивляющихся мужчин, они последовали за Ингольвом, словно приняли его за жреца, который и правда совершал жертву богам. Он обвязал ноги Фарира крепкой петлёй и, перекинув другой конец через толстую ясеневую ветвь, поднял труп конунга над землёй. Закрепил его и повернулся ко всем: своим и чужим. Они не проливали кровь на этой земле, хоть и зыркали друг на друга недобро.