Проклятие волков

Пол Фредерик

Ироничный, умоляющий наклон головы, означающий «Ничего, все чертовски хорошо».

— Мне просто хотелось кое-что сказать.

— Входите, — сказал Гражданин Джермин. — Как мило, что несколько минут до сна можно провести так интересно. (Читай: Довольно поздно для визита,

приятель.)

Тропайл уныло стоял в дверях.

— Я быстро, Джермин. Что ты думаешь насчет того, чтобы мне вернуться на планету-близнец? Самому подключиться к цепи и все такое?

Наступила пауза, во время которой Гражданин Джермин серьезно размышлял, его ноздри слегка раздувались, как будто он нюхал букет незнакомых цветов. Потом он улыбнулся. Запах, в конце концов, прекрасный.

— Я думаю, это было бы отлично, — тепло сказал он. (Читай: Будет очень мило не видеть тебя больше.)

Хендл встретил его с не меньшим энтузиазмом. Он спал как убитый, когда Тропайл постучал. С затуманенными глазами он прохрипел:

— Это не может подождать?

— Думаю, нет, — твердо ответил Тропайл.

Он рассказал Хендлу о том, что задумал. Сумрачный вид Хендла мгновенно изменился, появилась широкая улыбка.

— Сделай это, старик, — пророкотал он. — Черт, мы поставим тебе памятник! — Говоря это, он подразумевал то же, что и Джермин.

Тропайл отвернулся. Один в спящем городе. Стояла поздняя теплая ночь. Теплая Осень Пятигодичного Часового Цикла. Следующий Цикл он начнет сам, разжигая Солнце из… Он усмехнулся. Из лохани с супом.

Найдет ли он еще семерых, чтобы начать это вместе с ним?

Нет, не на этой планете, подумалось ему. Это будет лохань с одним-единственным

телом. Он будет присматривать за очагом этой планеты лучше, чем Пирамиды. Но он один, и нет надежды, что он станет кольцом разгорающегося огня. По крайней мере, он сможет сбросить плоть, избавиться от ее тирании. Стоя посреди улицы, он смотрел на звезды, сияющие в созвездиях. Созвездия были новые и все время менялись и поэтому не имели названий. Это была Вселенная. И слов было не нужно. Слова ничего не объясняли; естественно, он не мог заставить Галу и других понять его, потому что плоть не может уловить подлинную сущность ума и духа, освобожденных от плоти. Дети! Дом! И впридачу — еда, сон, питье, занятия грязных животных. Как могут они просить его остаться в грязи, если звезды в небе зовут его?

Он медленно шел по улице, один в ночи, нарождающийся бог, отрекающийся от смертных. Ничего здесь не осталось для него, но откуда же это чувство утраты?

Долг говорил (или это была Гордыня?):

— Кто-то должен отказаться от плоти, чтобы управлять Землей, ее орбитой, погодой — почему не ты?

Плоть говорила (или, Душа, если такая есть?):

— Но ты будешь одинок.

Он остановился и минуту колебался.

До тех пор, пока не понял, что слышит быстрые шаги за спиной и голос:

— Подожди! Подожди, Глен! Я хочу идти с тобой!

Он обернулся и подождал, но лишь минуту, а потом пошел рука об руку со своей женой.

Он не один — так было и так будет! Был еще один. Будут другие! Огненное кольцо будет разгораться!