Проклятое золото

Карпентер Леонард

Его лагерь был удобно расположен и относительно холошо защищен. Он находился на небольшом островке, на который в это время года, когда вода стояла невысоко, можно было легко перебраться через узкую протоку. Вода в ней была как раз по грудь Конану. Верхняя оконечность покрытого лесом острова была заметно выше остальных его частей, здесь вздымались скалы, которые Конан еще только собирался исследовать. Возможно, именно там он со временем и обоснуется. Ну а пока прибежищем ему служила неглубокая расщелина на самой опушке, пронизанной лучами яркого солнца, откуда он мог наблюдать за всей округой.

Конан вылез на берег, перекинул тушу газели через нижнюю ветку дуба и направился к скале, где у него хранился трут и щепки для растопки. Он положил на землю длинный плоский кусок дерева

с небольшой выемкой на одном конце и натрусил вокруг нее немного сухого мха. Взял заостренную ошкуренную палочку толщиной в палец и специальный лук для разжигания костра. Тетива была сделана из двух скрученных узких полосок сыромятной кожи. Дважды обернув тетиву лука вокруг палочки, Конан вставил острие в лунку, где был мох, а верхний конец палочки прижал камнем с углублением посередине, чтобы острие не выскакивало и плотнее вжималось в лунку. Придерживая ногой плоский кусок дерева, Конан принялся двигать луком вправо-влево. От его быстрых ловких движений — он уже достаточно натренировался за последние дни — палочка завертелась, и вскоре из-под ее острия выбился сизый дымок, а появившиеся вокруг острия коричневые опилки чернели на глазах. Когда дымок побелел и стал плотнее, Конан отложил в сторону лук и палочку, придвинул ближе мох и очень-очень осторожно начал дуть на едва заметные в свете солнечного дня язычки пламени, подкармливая его время от времени тонкими сухими веточками и щепками. Когда огонь разгорелся, он сунул в него заранее приготовленные толстые сучья н пошел к дубу, чтобы заняться своей добычей

Конан тщательно скреб шкуру острым осколком вулканического стекла. Его нелегко было удерживать в руках, запачканных кровью, но он тщательно выскоблил дюйм за дюймом всю поверхность шкуры и отложил ее в сторону. Теперь он занялся разделкой туши. Используя осколки различной формы, он отделил мясо от костей. Одну из задних ног Конан целиком повесил над огнем, проткнув ее вдоль тонкой палкой, и время от времени поворачивал, чтобы мясо запекалось равномерно и не горело. Впрочем, пламени как такового уже не было, лишь над грудой сияющих жаром углей метались голубоватые огоньки.

Остальное мясо он нарезал узкими полосами. Часть разложил на горячих камнях рядом с костром, часть — на плоских валунах под лучами жаркого солнца. Это вяленое мясо он будет есть когда дичи станет меньше. Или сможет совершить далекие путешествия, осматривая окрестности, и ему не придется тратить время на добывание пищи.

Конана поражало и радовало изобилие этой благодатной земли. Невероятное количество самой разнообразной дичи, буйная растительность — не то по родных горах далеко на севере, где природа была не в пример скупее этой. Человек мог бы жить здесь легко и привольно, но именно в этом и таилась опасность. Слишком уж хорошо было в нетронутых цивилизацией долинах, чтобы можно было надеяться, что люди оставят их в покое. Другая опасность исходила от хищников, которые чувствовали себя тут более чем вольготно. И еще то неизвестное, что так напугало его тогда, когда он охотился на оленя. Да, надо обязательно обследовать все вокруг, чтобы быть готовым к любым неожиданностям.

А еще невозможно догадаться, какая в этой местности зима, ведь он по-прежнему не имеет ни малейшего представления, где находится. Сейчас здесь много дичи, но киммерийцу приходилось видеть, как в преддверии зимы дикие животные уходят на юг почти в одночасье. И непонятно, что лучше: то ли заготовить побольше еды, выстроить надежное убежище и переждать зиму здесь, то ли уйти вслед за дичью. Этот вопрос предстоит решить.

Но в одном Конан был твердо уверен уже сейчас: ему совершенно не хочется возвращаться к суете большого мира. Хватит с него человеческой алчности, черствости и жестокости. В конце концов, он был рожден варваром и рос как варвар, и все, чему раньше научился, поможет ему выжить. Он никогда и нигде не изменял принципам, внушенным ему с детства, в какое бы противоречие они ни впадали с законами тех стран, где он успел побывать. Так зачем ему возвращаться? Он прекрасно обойдется без всех этих так называемых благ цивилизации. Что до него, то он век бы не ходил по грязным мостовым зловонных городов.

Мясо на вертеле покрылось

золотистой корочкой, оставаясь внутри мягким и сочным. Когда Конан обглодал все кости дочиста, он съел испекшиеся в золе коренья, а завершил трапезу несколькими глотками воды из самодельного сосуда, который он сплел три дня назад из ивовых прутьев, обмазал глиной и обжег на костре.

Напившись, Конан поставил горшок на угли и соскреб в оставшуюся там воду спинной и головной мозг газели, потом бросил туда же сухожилия — ими он будет потом сшивать шкуры. Кости и череп он разложил сушиться рядом с костром. После этого он взял выскобленную шкуру и палку, которой он приспособился копать, и отправился к реке.

Шкура газели была еще слишком свежей, и пока с ней ничего больше делать было нельзя, поэтому Конан собирался закопать ее на несколько дней в мокрый глинистый песок, а пока следовало заняться шкурой косули, которая уже достаточно там полежала. Он выкопал ее и сморщился от неприятного запаха: внешняя ворсистая сторона уже частично разложилась и начала отставать от внутреннего слоя, более крепкой кожи. Конан положил в ямку шкуру газели и зарыл ее.

Расстелив вытащенную из песка шкуру на гладком сосновом чурбаке, с которого облезла кора, он взял высохшее ребро и, как ножом, принялся соскребать короткую шерсть и отстающую кожу. Это заняло у него много времени, и, когда он закончил, день уже начал клониться к вечеру. Конан скинул в воду клочья шерсти и прочие ошметки и вернулся к костру с мягкой шкурой косули в руках.

В глиняном горшке уже давно нагрелась вода, в которую он до того бросил мозг и сухожилия газели. Теперь Конан, сняв горшок с остывающих углей, запихал туда и только что вычищенную им шкуру косули. За ночь шкура отбелится в крепком бульоне и будет пригодна для дальнейшей обработки. Утром он разомнет ее и натянет, чтобы сохла. А позднее провялит над огнем из ивовых веток, тогда она станет еще крепче и приобретет приятный коричневый оттенок.

Из выделанных таким образом шкур Конан сможет сшить штаны и куртку, а еще обувь. Добротная одежда защитит от ночного холода, укусов насекомых и острых камней. Но что гораздо важнее, у него появятся крепкие ремни, и он сделает себе более надежный топор и еще одно копье про запас. Еще он смастерит ловушки и западни для зверей, силки для птиц…

С каждым днем он будет жить все лучше и лучше, у него появятся запасы продовольствия, ему не придется каждый день заботиться о пропитании. Все это замечательно, за исключением одного "но": либо ему придется таскать постоянно на себе все добро, либо он должен найти место, где оно было бы в сохранности на время его отсутствия. Да, пожалуй, прежде всего надо заняться поисками надежного убежища и для себя, и для своих припасов.

После того как он съел на обед целую ногу газели, ужинать ему не хотелось, поэтому Конан ограничился тем, что сгрыз пригоршню лесных орехов и несколько маленьких диких яблочек. То и другое он собрал накануне в сплетенную им корзинку. Поев, он завернул в широкие листья полувысохшее мясо, которое лежало у него весь день на горячих камнях у костра, и закопал в сухой песок, придавив сверху плоскими глыбами. Солнце уже садилось, и Конан занялся изготовлением шила. Он расколол одну из костей, а потом принялся обтачивать и шлифовать самый подходящий обломок. Когда шило приняло удовлетворившую его форму, Конан улегся спать, Было уже совсем темно.

Свою постель киммериец устроил под нависшей скалой, с тем чтобы жар от костра отражался от нее вниз и дополнительно согревал его ночью. Еще у него было одеяло из кроличьих шкурок, которое с каждым днем становилось все длиннее. Костер горел до утра, давая тепло и охраняя его от хищников, и Конан время от времени просыпался, чтобы подбросить в него заранее приготовленные дрова.

Именно ночью посещали его тревожные смутные мысли. Лежа совсем один в тишине перед огнем и не видя за ним ничего в кромешной мгле, он начинал иногда сомневаться в реальности того, что с ним происходило. Эта бескрайняя дикая природа, окружающая его со всех сторон, — действительно ли она существовала в том же мире, откуда он явился? Действительно ли ее можно отыскать на карте Бритунии или какой-нибудь другой из хайборийских стран?