Проклятые в раю
Шрифт:
— И подарок свыше для адмирала Стерлинга, — сказал я, — в его усилиях перетряхнуть управление.
Дэрроу кивнул, словно понимал, о чем идет речь. И спросил у Лейзера:
— Это было в материалах, которыми снабдил нас лейтенант Джонсон перед тем, как мы сели на «Малоло»?
Лейзер кивнул.
Я повернулся к нашей клиентке.
— Миссис Фортескью, вы боялись, что этот Лайман может напасть на вашу дочь?
— Нет, — сказала она с горькой улыбкой, — но он мог стать подходящим козлом отпущения, если бы ее нашли мертвой, не так ли? А
Дэрроу подался вперед, его брови взмыли вверх.
— Скажите... как во всей этой истории держится ваш зять?
Она посмотрела в сторону закрытой двери, за которой прилег отдохнуть лейтенант Мэсси. Понизила голос до мелодраматического шепота и сказала:
— Как я опасалась за жизнь Талии, так я опасаюсь за его психику.
Дэрроу выгнул бровь.
— Его психику, дорогая?
— Я боюсь, что он не выдержит напряжения... он стал замкнутым, плохо спит и ест, сделался каким-то отстраненным, что совсем на него не похоже...
Ее перебил стук в дверь, и миссис Фортескью величественно крикнула: «Войдите!», и вошел матрос с камбуза, неся серебряный поднос с кофе, сливочником и сахарницей с кусковым сахаром.
Пока матрос обслуживал нас, я сидел, рассматривая эту гордую, несколько надменную светскую даму, и пытался представить, как она продумывает похищение отвратительного гавайского насильника. Я мог представить ее предлагающей угощение, мог представить ее играющей в бридж. Я даже мог представить ее, правда, смутно, внутри пыльного бунгало на Коловалу-стрит.
Но представить ее рядом с оружием, кровью и голым мертвым туземцем в ванне? У меня это не вырисовывалось.
— Вы не собирались лишать его жизни, — очень мягко спросил Дэрроу, — не так ли, дорогая?
— Разумеется, нет, — ответила она и отпила кофе, жеманно отставив мизинец. — Я воспитывалась на юге, но уверяю вас, я не сторонница суда Линча. Я не могу слишком уж рьяно его поддерживать. Мое воспитание, традиции моей семьи, приобщение с раннего детства к религии сделали для меня немыслимым лишение другого человека жизни. Как и вы, сэр, я выступаю против смертной казни.
Дэрроу кивал и улыбался. Ему понравилась ее речь. Не знаю, поверил ли он хоть чему-то из того, что она сказала, но речь ему понравилась.
— Тогда расскажите, как все случилось на самом деле? — попросил я.
— Постепенно, — сказала она. — Как вы, возможно, знаете, после первого суда, который ничем не кончился, ответчики должны были каждое утро отмечаться в здании суда. Думаю, судья Стидман надеялся, что они нарушат это распоряжение и он сможет посадить их в тюрьму... но они отмечались регулярно.
— Кто вам об этом сказал? — спросил я.
— Сам судья Стидман. Я также была в хороших отношениях со служащей суда миссис Уайтмур. Боюсь, именно она посеяла семя?
— Семя? — переспросил Лейзер.
— Именно миссис Уайтмур сказала мне, что повторный суд откладывается на неопределенное время. В конторе
— Поэтому вы решили, — сказал я, — добиться признания самостоятельно.
Она сделала мягкий жест рукой, словно объясняя, почему сегодня необходимо отменить сольный концерт флейтиста и заменить его выступлением струнного квартета.
— У меня не было никакого внезапного вдохновения, мистер Геллер, — сказала она. — Решение созрело постепенно, как появляется из тумана пароход. Я спросила миссис Уайтмур, по-прежнему ли эти пятеро отмечаются в здании суда, и она сказала, что «да». Она отметила, что большой гаваец отмечается каждое утро.
— Под «большим гавайцем», — вмешался Лейзер, — она подразумевала Джозефа Кахахаваи?
Миссис Фортескью кивнула один раз.
— В ту ночь я пролежала не сомкнув глаз и обдумывала слова служащей суда.
— И пароход, — сказал я, — вышел из тумана.
— С потрясающей отчетливостью, — сказала она. — На следующий день я снова пошла навестить миссис Уайтмур. Я сказала ей, что слышала, будто двое обвиняемых арестованы в Хило за кражу мотора. Она сказала, что навряд ли, но справилась у офицера, отвечающего за отпущенных на поруки, мистера Диксона, который вышел и поговорил со мной, заверив, что Кахахаваи, как обычно, приходил сегодня утром. Я спросила: «А разве они не приходят все вместе?» И он ответил, что «нет, по одному, и в определенный час... он не может допустить, чтобы они приходили, когда им вздумается».
— Таким образом вы установили приблизительное время, когда Кахахаваи отмечается в суде, — подытожил я.
— Да. Потом я пошла в редакцию «Стар буллетин», чтобы взять газеты с фотографией Кахахаваи. Я начала изучать его лицо по вырезке, которую взяла с собой. В тот вечер я рассказала Томми о своем замысле. Он признался, что и у него были подобные мысли. И до него дошли слухи, что Кахахаваи признался в изнасиловании своему отчиму! Я предложила под каким-нибудь предлогом заманить мерзавца в машину, привезти в мой дом и запугать его так, чтобы он признался.
— И какова, — спросил Дэрроу, — была реакция Томми?
— Сначала он отнесся к плану с энтузиазмом. Он разговаривал с майором Россом из заново сформированной территориальной полиции и еще несколькими людьми, которые сказали ему то же, что узнала и я — что без признания не будет второго суда и уж, конечно, обвинительного приговора. Но потом он дрогнул — как, мол, нам удастся заманить его в машину? По правде говоря, я и сама еще не знала, но сказала: «Неужели мы не можем продемонстрировать хоть немного хитрости, как делают эти восточные люди?» И тогда я вспомнила о матросе Джоунсе.