Проклятые вечностью

Dragoste

Меж ними воцарилось гнетущее молчание, которое, казалось, будет длиться бесконечно. Девушка абсолютно потеряла ход времени, минуты обратились в часы, а часы в вечность, проходящую во тьме. Вскоре тишина начала сводить с ума, ибо каждый звук, каждый шорох оглушительно бил по ушам, рождая смутные видения и рассыпающиеся в прах надежды, однако гордыня, завладевшая ее душой, не позволяла нарушить молчание. Принцесса не чувствовала вины, не раскаивалась в своем поступке, напротив, с каждой минутой уверенность в собственной правоте укреплялась в ее сердце но, к сожалению, это не снимало камень с души.

Спокойствие и бездействие вампира, который отрешился от происходящего, выводили из

себя. Дракула не пытался выломать решетку или найти какой-то выход из их плачевного положения, он будто обратился в мраморное изваяние, пустыми глазами взирая на окружавший его хаос. Он молчаливо выжидал, а она медленно сходила с ума.

В тот миг каждый из них проклинал свою глупую гордость, свое тупое обидчивое упрямство, мешающее им сознаться вслух в своих поступках, признать вину и ошибки, ну или хотя бы предаться забвению, подарив прощение прошлым грехам но, к сожалению, никто из них не мог победить собственную гордыню и начать разговор.

Когда тишина становилась невыносимой, Анна пыталась хоть как-то занять себя, тешась надеждами отыскать потайной выход, сокрытый от глаз непосвященных. Не по одному разу она ощупала каменную кладку, пытаясь обнаружить какой-то рычаг или выступ, найти проваливавшиеся плиты или подозрительные ниши, но каждый раз ее попытки терпели сокрушительное поражение. В эти моменты она бессильно опускалась на скамью, пытаясь забыться во сне, который не приносил ни отдыха, ни успокоения, но сильнее всего ее пугал голод, начинавший постепенно, как искусный предатель, терзать плоть.

Дракула, не смотря на внешнюю отрешенность, не без интереса наблюдал за манипуляциями принцессы, поражаясь стойкости ее духа, пытаясь понять, надолго ли хватит ее выдержки и спокойствия. Ему, просидевшему большую часть жизни в темнице, а вечность в одиночестве, эта молчаливая пытка заточения давалась намного легче. Внутренний хронометр неустанно считал часы, становившиеся днями, а неизвестность постепенно вытягивала нервы в струну, играя в его сознании погребальную песнь. Наверху бурлила великая игра, кипели интриги, достойные королей, а он был выброшен на обочину жизни, ожидая приговора. В довершение ко всему, спустя пару дней, проведенных в плену, еще и состояние Анны начало пробуждать в нем искреннее беспокойство.

Принцесса, ведомая гордостью, не жаловалась, не пыталась завязать разговор, но в ее ясных глазах постепенно начинала проступать отчаянная обреченность — верная спутница безумия. В такие мгновения злость покидала его разум, заполняя пустоту неподдельным участием но, так же как и Анна, граф терзался в одиночестве, упорно отказываясь признавать тот факт, что для его непокаянной души девушка стала огнем, который постоянно грел сердце. Никакая ярость, никакая обида, никакая ненависть не могли затушить в нем это чувство, а оттого горечь от собственного упрямства становилась еще горше.

Веками Дракула шел к своей цели, неся над головой победоносное знамя, он забрался слишком высоко, был слишком уверен в собственной непобедимости, а потому падение оказалось слишком болезненным. Монстр был его шансом возвыситься даже над древними, создав непобедимую армию бессмертных, но нет… Дьявол не поддержал его в этом начинании, напротив, он поставил на его пути женщину, которая спутала все карты, воскресив в душе человеческие страсти. И теперь, они оба слетели со своих пьедесталов в самые глубины отчаяния. Узники даже не осознавали сейчас, сколь едины они были в своих терзаниях, упорно не желая разделить эти муки пополам.

Закрыв глаза, Дракула попытался мысленно связаться с Мираксисом — единственным, кто мог помочь им в данной ситуации, но связь с наставником, которую он ощущал каждый раз, взывая

за советом, на этот раз молчала — оборвалась, будто жизнь, унесенная смертью. Это добавило беспокойства в его и без того раздраженное сознание. Если Мираксис не мог почувствовать графа на расстоянии, то Владислав, испивший его крови, мог обращаться к этой невидимой связи всегда, невзирая на километры, разделявшие их. Четко понимая, что оборвать ее могла лишь смерть, Дракула до боли сжал кулаки, пытаясь справиться с ощущением полного бессилия, захлестнувшего его с головой. Он не знал, что произошло в совете после его бегства, но дурное предчувствие, следовавшее за ним с тех пор, рождало пугающие, фантастические до бреда, предположения, путая мысли. К его разочарованию, Виктор так и не появился, лишая графа всякой надежды развеять гнетущие сомнения, ибо для узника страшнее всего была неизвестность — именно она сводила с ума.

Из этих тяжких размышлений его вывел обреченный вскрик Анны. Отдав себя во власть сомнениям, вампир даже не заметил, как она, находясь в преддверии истерики, вцепилась в серебряную решетку, пытаясь её расшатать. Покрытые шипами прутья вонзились в кожу, заливая кровью каменный пол, и принцесса бессильно осела вниз, заливаясь слезами. Голод, одиночество, обреченность, в конце концов, сбросили с нее маску горделивой надменности и высокомерного презрения, оставив лишь напуганную девушку, не сумевшую в одиночку справиться со свалившимися на нее бедами. Она не сопротивлялась, когда почувствовала, как сильные руки графа притянули ее к своей груди, а лишь слегка подалась вперед, пытаясь найти утешение в его нежных объятиях.

Дракула ничего не говорил, но каждой клеточкой своего тела Анна чувствовала, что он простил. Только сейчас она поняла, что общая беда способна сблизить даже врагов, пробудив в них некое чувство симпатии и зависимости друг от друга.

— Почему? Почему ты просто сидишь и не пытаешься что-то сделать? — заливаясь слезами, шептала она, колотя кулаками по его груди. В этот момент все границы между ними были уничтожены, а стены разрушены. Одиночество сломило ненависть, горечь и боль.

— Если бы возможно было что-то сделать — нас бы сюда не посадили! — проговорил граф, поправляя выбившуюся прядь. Анна подняла на него заплаканные глаза, которые светились россыпью драгоценных камней, поражая своей удивительной красотой. Изумрудная радужка, помещенная в жемчужную сферу, оттенялась рубиновой слезой — поистине завораживающее зрелище. Один лишь взгляд пробуждал в душе графа тепло, но сила этого чувства пугала.

— Но что нам делать?

— Ждать, — коротко ответил он. — Нас не попытались убить, а значит, будут пытаться сломить наш дух, а после этого придут выдвигать условия капитуляции.

— Я не хочу умирать, я не хочу здесь умирать! — задыхаясь от слез, шептала она, прижимаясь к нему с такой силой, будто желая слиться воедино. В момент этой близости, казалось, не было вокруг всепоглощающего ужаса, ненависти, войны. Прошлое и будущее слились в эфемерный поток времени, не имеющий к ним никакого отношения — было лишь настоящее, которое уже не источало смертельную обреченность, ибо во тьме стояли двое влюбленных, отказывающихся даже себе признаться в собственных чувствах, но освещавших огнем своих душ мрак холодной темницы. Происходящее между ними нельзя было назвать любовью, но то были ее зачатки, ибо, несмотря ни на что, они смогли найти в своих разбитых сердцах место прощению, получая скрытое удовольствие от нахождения вместе. Не раз Анна ловила себя на мысли, что пыталась поймать мимолетный взгляд, ждала легкого прикосновения, но тут же порицала себя за подобные вольности, пытаясь понять природу этих обреченных чувств.