Проклятый город. Однажды случится ужасное...
Шрифт:
На что еще окажется способна эта странная… и проклятая пара?
Вам лучше позаботиться о своем собственном ребенке…
Внезапно сердце Одри на мгновение замерло, а в следующее мгновение она почувствовала себя так, как если бы ее со всего размаху ударили кулаком в солнечное сплетение. Она только что в полной мере осознала: Клеанс Рошфор не ограничится лишь тем, что пресечет ее попытки забрать Давида… она может сделать и нечто гораздо худшее!
Давиду грозит опасность! Реальная опасность!
Но что ей делать? Что она может сделать?
Одри сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, и немного
В конце концов, он давно знал этих людей.
Наконец она неуверенной рукой включила зажигание, вставила компакт-диск в магнитолу. Она уже собиралась тронуться с места, но тут ее настиг последний, фатальный удар: в начале бульвара появился мужской силуэт, наполовину скрытый клубами тумана. Серебристые волосы, шикарное черное пальто… Тридцать секунд спустя Жослен, ее бывший муж, вошел в здание, откуда она недавно вышла, — в офис фирмы «Гектикон».
Глава 54
«Отец, случайно, не звонил сегодня утром?»
Самый обычный вопрос, который мать задала будничным тоном… И однако даже сейчас, два часа спустя, Бастиан продолжал мысленно крутить его так и сяк, словно головоломку. Он почти не слышал, что говорил преподаватель на уроке истории (кажется, речь шла о Византии в период правления Юстиниана), и полностью отключился на математике (прошло уже сорок минут урока) — лишь непроизвольно морщил нос, когда мимо проходил месье Дюпюи, чья отрыжка и несвежее дыхание вполне могли служить основанием для пенсии по инвалидности. «Странно, что он не позвонил — должно быть, что-то случилось…»— добавила мать. После этих слов Бастиан и сам встревожился — до такой степени, что даже не стал заговаривать с матерью о недавних ее работах. Хотя и собирался это сделать после короткого тревожного сна, в котором увидел пурпурное небо и бледное, размытое лицо человека в черном, шепчущего какие-то неслышные слова и сжимающего в руке нож… Отец просто долженбыл позвонить — особенно после вчерашнего разговора. И однако же ничего… ни звонка, ни ответа на эсэмэску, которую Бастиан отправил перед тем, как войти в класс…
Осторожно, чтобы его не заметил месье Дюпюи, увлеченный своими многословными, лирическими (и дурно пахнущими) объяснениями, Бастиан приоткрыл боковой карман рюкзака и снова взглянул на дисплей мобильного телефона. Ничего. Ни от отца, ни от Опаль, которая не пришла сегодня в лицей и тоже не отвечала на звонки и послания.
Внезапно острое чувство одиночества пронзило Бастиану сердце — прямо здесь, посреди урока, в окружении двух десятков учеников. Патош был далеко, в Париже, от отца не было никаких известий, Опаль тоже куда-то пропала… А мать рисует шедевры, от которых мороз пробирает по коже, в запертой на ключ мастерской… Внезапно Бастиан вспомнил, что все же не полностью одинок: рядом с ним (некоторым образом) был еще «Жюль Моро». Но от этого легче не становилось — напротив, от его присутствия веяло жутью…
— Позвольте спросить, месье Моро, вы закрыли глаза, потому что уснули или для того, чтобы вообразить себе призму — вместо того, чтобы рисовать ее в тетради?
Бастиан открыл глаза, только сейчас осознав, что они закрыты. Сколько времени он так просидел?.. Он вздрогнул, увидев, что все на него смотрят.
— Я… э…
Месье Дюпюи приблизился к нему под сдавленные смешки остальных
Месье Дюпюи остановился рядом с Бастианом.
— Не могли бы вы напомнить нам определение призмы, месье Моро?
Этот вопрос достиг его ушей и ноздрей одновременно, прилетев в облаке невыносимого запаха — впервые в жизни Бастиану показалось, что он буквально увидел этот запах, это облако цвета испражнений. Движимый инстинктом самосохранения, он невольно отвернулся, что вызвало новые смешки.
Дюпюи побагровел.
— Вас что-то беспокоит, месье Моро?
Не дожидаясь ответа, он придвинулся еще ближе и проговорил прямо в лицо Бастиана, раздельно произнося слова и с каждым слогом выдыхая очередную порцию отравы:
— Призмой называется геометрическое тело, образованное двумя параллельными многоугольными основаниями, грани которых попарно параллельны.
Кто-то позади него не выдержал и истерически расхохотался — Бастиану показалось, что он узнал голос одного из близнецов Пероно. Он чувствовал, как внутри у него нарастает напряжение, готовое прорваться, и, подняв глаза на месье Дюпюи, случайно перехватил взгляд Сезара Манделя, в котором сквозило дружеское сочувствие пополам с весельем. И в это мгновение Бастиан почувствовал, что больше не может сдерживаться, — в нем словно взорвался вулкан безумного хохота. Он рассмеялся громко и судорожно, изгоняя все напряжение, накопившееся в нем после спиритического сеанса на чердаке лицея. Он хохотал как одержимый, задыхаясь и чувствуя, как на глазах выступают слезы. Вид изумленной физиономии преподавателя лишь усилил этот хохот, отчего Бастиан невольным жестом поднес ладони ко рту, пытаясь его заглушить.
— Я… из… ви… — В тщетных попытках выговорить извинение он даже стал икать. — Я… вспом…
Он хотел объяснить, что вспомнил один смешной случай и что ни Дюпюи, ни его легендарное зловонное дыхание тут ни при чем… абсолютно ни при чем! Но тщетно.
— НЕМЕДЛЕННО ВЫЙДИТЕ ВОН! — заревел Дюпюи, между тем как уже весь класс хохотал вслед за Бастианом.
Очередная волна зловония заставила Бастиана вспомнить о химическом оружии и бактериологической войне. Его хохот понемногу стих, сменяясь судорожными всхлипами, одновременно с которыми словно подергивался весь окружающий мир, ставший вдруг невероятно, невыносимо, трагически смешным.
Когда он проходил мимо преподавательского стола, Дюпюи протянул ему сложенную бумажку. Бастиан опустил глаза, не в силах смотреть ни на кого и ни на что из опасения снова рассмеяться. Не говоря уже о том, что изо рта месье Дюпюи снова вырвался почти видимый клуб тяжелого дыхания — словно внутри у него была мусоросжигательная печь.
Не смеяться… не смеяться… не…
— Вы сейчас же пойдете к НК… то есть к месье Боннэ, и отдадите ему эту записку! И заодно скажите ему, что я лично буду говорить о вас с директором!
Бастиан наморщил нос, взял записку и машинально сложил ее еще раз. Потом закрыл глаза и быстро пошел, почти побежал к двери, пока его не настиг новый приступ хохота.
Он вышел в пустынный двор и облегченно вздохнул. Свежий утренний воздух заполнил его легкие, и, после того как прошла икота, от недавнего хохота осталось одно воспоминание. Он взглянул на записку месье Дюпюи, которую все еще держал в руке, и сунул ее в карман рюкзака. Ночной колпак подождет. Плевать на него. Да и на все остальное…