Проклятый город
Шрифт:
— Вы узнали меня? Нам надо поговорить. Садитесь в машину.
Юрия Афанасьевича подмывало сказать, что говорить им не о чем — в одну реку нельзя войти дважды. Но женщина была неестественно бледна, глаза ее горели отчаянной решимостью, и, попробуй он отказаться, она, пожалуй, силком потащила бы его к своему кобальтовому «Пежо». Выглядеть глупо, особенно в главах выходивших из учебного корпуса курсантов, Радов не желал и, заранее ужасаясь никчемности грядущего разговора, сел на переднее сиденье крохотной машины.
Они ехали долго, Конягина жила в конце Лиговского проспекта и за всю дорогу не сказала ни слова. Юрий Афанасьевич тоже молчал, вспоминая время, когда, желая замести следы после одной
Незаметно для себя Юрий Афанасьевич перестал тяготиться молчанием и уже без всякой досады любовался профилем своей сосредоточенной спутницы. Продолжая хранить молчание, они поднялись на лифте на пятый этаж украшенного по фасаду колоннами дома, и Ольга знаком предложила Радову пройти в комнату. Шторы в ней были задернуты, но солнечный свет все же пробивался сквозь них, насыщая янтарный сумрак ощущением тепла и доверия. Юрий Афанасьевич беглым взглядом окинул обстановку: средней мощности компьютер серии «Дзитаки», бежевые обои, система видеосвязи, совмещенная со стереовизором, кровать, два кресла, низкий журнальный столик, торшер. На столике бутылка бренди и два пузатых фужера на высоких ножках. «Из таких впору шампанское пить», — подумал Радов. Усмотрев в присутствии бутылки намек, откупорил ее, наполнил фужеры до половины, и тут в комнату вошла Ольга.
Она успела сменить кремовое платье на бархатный халат светло-шоколадного цвета, оставив прежним пояс, стягивавший ее талию — не осиную, но в общем то, что надо, решил Радов. Улыбнувшись при виде наполненных фужеров поощрительно, хотя и несколько вымученно, она хрипло произнесла: «За встречу. За то, чтобы знакомство наше не было кратким». И пока Юрий Афанасьевич принюхивался к бренди, катал напиток на языке, дабы прочувствовать букет, залпом осушила фужер. Пошарив в кармане халата, вытащила сигареты и. закурив, бросила их на столик, вместе с зажигалкой.
— Пейте, не бойтесь. Вы же сами открывали бутылку, — подбодрила она Радова, который и в мыслях не держал, что Конягина надумает повторить не слишком удачную шутку. Подождав, пока он мелкими глотками выпьет треть фужера, Ольга глубоко затянулась и, словно бросаясь головой в омут, выпалила:
— Не моя вина, что все началось так коряво. Это Москвина угостила нас «цветом любви». Она полагала, что окажет мне этим услугу. Я не знала…
«Признание это ставит все на свои места, но стоило ли ради него искать со мной встречи и везти сюда через весь город?» Юрий Афанасьевич вздохнул, почувствовав вдруг смертельную скуку и ощутив себя до омерзения старым, мудрым и усталым.
Подправленный и подчищенный, с учетом обстоятельств, заговор имел место быть, и теперь от него ожидали какой-нибудь нейтральной фразы, пристойного, но не слишком длительного ухаживания с цветами, вином, шоколадом и более или менее целомудренным флиртом. Потом за сценой зазвонят свадебные колокола, и счастливые зрители и устроители заговора, донельзя довольные собой, чинно разойдутся по домам.
Ольга докурила сигарету и
— Пью за нашу первую встречу. В отличие от вас, начало мне показалось многообещающим. Жаль, продолжение оказалось не столь бурным и интересным. — Юрий Афанасьевич допил бренди, полагая, что настало время откланяться и покинуть этот гостеприимный дом, передав нижайший поклон госпоже Москвиной. Поставив фужер на стол, он уже приготовился изречь только что изготовленную фразу — и глазам своим не поверил. Ольга с быстротой фокусника успела избавиться от бархатного халата и стояла перед ним совершенно голая, если не считать все того же тесно охватывающего шею ожерелья из металлических прямоугольников.
— Каким будет продолжение, зависит от нас самих, — опровергая все домыслы Радова, промолвила она и опустила глаза в ожидании приговора.
Ольга была жаркой, как выхлоп дюз; дерзкой, как смертник; бесстыжей, как подкурившаяся потаскуха; независимой, как кошка, гулявшая сама по себе. Она подходила Радову, а он ей. В тот же вечер он довел ее до истерики, а она вылизала его, как сука новорожденного щенка, и показала пару фокусов, от которых опытный, многое повидавший на своем веку мужик долго не мог вернуть в нужное положение отклячившуюся до пола челюсть.
Н-да!.. — громко вздохнул Юрий Афанасьевич, подумав, что за истекший год их с Ольгой отношения изменились не в лучшую сторону, а хмурый возница, приняв его хмыканье на свой счет, сообщил:
— Еще пять минут, и будем на пересечении Большого и Косой линии.
— Вот и отлично. Там мы с тобой и расстанемся.
Подводные скутера типа «торпеда» не были рассчитаны на двоих, и Эвридика чувствовала себя в высшей степени неуютно, лежа на спине Оторвы, руками и ногами обнимавшей девятифутовой длины цилиндр, снабженный мощной турбиной, прозрачным колпаком-рассекателем и кучей всевозможных прибамбасов, о назначении которых миссис Пархест имела весьма смутное представление. Никогда прежде ей не приходилось иметь дело с подобного рода аппаратами, ничем не напоминавшими комфортабельных «дельфинов», используемых в подводной индустрии развлечений по всему миру. Она догадывалась, что хвостовые лопасти, придававшие скутеру сходство как с торпедой, так и с авиационной бомбой, являлись вертикальными и горизонтальными рулями-стабилизаторами и, глядя на плывший слева скутер, изо всех сил старалась подражать прильнувшему к. Гвоздю Сычу, не испытывавшему, похоже, заметных неудобств от работы элеронов, заставлявших ее поджимать к животу по-лягушачьи растопыренные ноги. У нее даже начало что-то получаться, но тут «торпеда» с курсантами унеслась вперед, и Эвридика снова ощутила себя скачущей без седла на обезумевшей корове. Судя по кряхтению Оторвы, ей тоже приходилось несладко, и она уже от души проклинала себя за проявленное мягкосердечие.
Мало-помалу Эвридика все же приспособилась к непривычному способу передвижения, а наловчившись управляться со страховочными ремнями, стала находить его не столь уж отвратительным. В конечном счете главным было занять такое положение, чтобы струи воды, огибавшие прозрачный щит рассекателя, не отдирали ее от Оторвы, а, наоборот, прижимали к ней, превращая их как бы в единое целое. Если бы она сразу поняла, что ничего интересного по дороге к новому подводному убежищу не встретится, то давно бы сумела приноровиться, но очень уж ей хотелось увидеть, как выглядит этот город без предназначенной для туристов косметики и бутафории.