Прокол (сборник)
Шрифт:
Замедленным движением, как муху не спугивая, Киара раскапывает в двери старый стояночный талон и пишет: «100».
— Хорошо, — говорит инспектор.
— Едем! Где здесь ближайший банкомат?
— Я не знаю, — он возвращает Киаре права и техпаспорт. — Едьте! Едьте осторожно!
«Однажды это должно было случиться», Киара корит себя, ища банкомат. «Пора этому ставить конец. Точно пора!»
Минут десять спустя она возвращается. Сразу же рядом инспектор. Возле рычага передач — гладкая столатовка.
— Киара, — полицейский осторожненько
— …и по работе…
— …у тебя положение в обществе и ответственная должность… — он по-отцовски взирает на Киару и фамильярно похлопывает по беззащитной ляжке. — Ты понимаешь, что, потеряв права…
— …я за бортом, — Киара покорно признает, — я все понимаю.
— Ты далеко живешь?
— Тут рядышком.
— Доедешь сама до дома?
— Не беспокойтесь обо мне! — Киара бережно отшелушивает непрошенные пальцы от своей дрожащей в напряжении наготы и невзначай помещает на банкноту. — Я и впрямь знаю, что делаю.
Полицейский сжимает ладонь.
— Я вам от всего сердца советую: да будет это последний раз…
— …обещаю! Вы были мне первым. И останетесь единственным.
Он молча надевает шляпу и выходит в дождь.
Деньги помяты.
Вдруг раздается звонок.
— Мам, ты будешь дома вечером?
— И?
— А ты не можешь не быть?
Киара выдерживает паузу.
— Maм! Лэмберг ведь тебя всегда ждет! Мы тут все приберем, обещаю…
Если упала, немедленно забирайся обратно! Байк, лыжи, конь — все равно: упав, встань, встань сразу — и езжай снова, только не падай!
Киара переоделась. Разрез длинной юбки не скрывает ни стринги, ни подвязку. Чулки в сетку ничего не скрывают. Блузка не скрывает, что у нее есть, что скрывать.
Шоссе сегодня вечером полно и солнце — в глаза. Киара опаздывает. Но до педалей не дотрагивается.
«Терминал безопасен», Айвар утверждает, «чтоб произошла катастрофа, в системе должно возникнуть два сбоя одновременно. Одну неполадку система компенсирует.»
Киара — система надежная. Только человеческий фактор: посторонний у пульта управления…
Вольво тупо катится круизом — девяносто девять. Звучит Шопен. Киара рулит одним пальцем, панель излучает пастель, мотора нет, ветра нет… Вольво усыпляет…
Стоп! — Киара встряхивается. Правильная скорость убивает. А двойную неполадку нельзя. Усугубить уже имеющуюся — это можно…
Она останавливается у бара и заказывает кофе с символичным коньячком.
Опять вольво. [6] Но обретенный эффект скоро угаснет. Впереди — непривычно долгая привычная дорога. Нужен раздражитель похлеще.
На обочине протягивает руку стройный м'oлодец со спортивной сумкой… Ха, одежда у нее впопад. И настроение… Остановиться, подобрать, поболтать, увлечься, рука под юбку, пальцы меж чулков, губы на груди, поворот в лес, страсть и хмель…
6
Volvo:
«Фу!» Не только из-за Айвара. Идеальный попутчик молчит и не воняет. Но для страсти этого мало.
Один однажды покушался. Опрометчиво. При ста шестидесяти в извилистом одиночестве ночного леса. На шибкую ногу. Что его тяжко настигла — коленом прямо в похотливо наклоненную рожу. Потом Киара, вплоть до залитой светом заправки не меняя скорость, впервые в жизни отчаянно ждала появления синих мигалок навстречу, в кустах или в зеркале. Такая, которой в данный момент очень надо, — значит зря.
Ах, да, сегодня же еще один. Ну, пусть: он откупился. Киара сегодня шлюха! А в сумке — наряд на завтра. Когда будет не выглядеть, не чувствовать — и не быть.
Она врубает обогрев сидений на полную катушку и выжидает пару минут. Потом изящным движением откидывает юбку, спускает кружевной лоскуток, сцепляет его со шпилек — и щеками и губами прилинает к горячей коже обнаженного сидения. Внизу живота поселяется тоска, сфинктеры ослабевают. И отпечаток нежеланной ладони на бедре тоже душу не поддался: до Айвара надо отполировать. Она отстегивает правый чулок…
Киара рулит одним пальцем. Вся остальная она принадлежит ей.
Вольво возбуждает…
Последний Прокол Протокола
, и цунами сомкнулось жгутом над новым дном Атлантики, выбросив в стратосферу миллионы тонн слезосоленой воды, после чего избранный бадарский народ, так никогда и не узнав о святой деве, жертва которой окропила их в люди, за краткий срок создал Египет с его доселе неразгаданными, ибо человеческому уму непостижимыми, загадками, прежде чем кионы нашли параллельный мир еще первозданнее, прекраснее и намного разумнее, оставив неблагодарных варваров на произвол нашей судьбы.
Ее звали Мерита — по накладной. Одно из редких имен египтянок, приятно звучащее для атлантских ушей. «Благо, не Хаквикахь, Мукарама или Рамла», я подумал и тут же ухмыльнулся нелепости этой мысли. Печальной ухмылкой.
Ее стан был хрупок как папирусный стебелек. Гладкая, смуглая, глянцевая кожа блистала слюдяными жемчужинками в разломе гранита. Шелковистый висок, верхнюю губу и предплечья покрывали едва заметные черные волоски, не выцветающие ни под каким солнцем — в отличие от рыжеватого пуха атланток. Черные волосы ложились на плечи плавными волнами, не кудрями как у большинства египтянок. Ее грудь, повседневно обнаженная, как подобает египтянке, была огрублена ветром, со следами давних царапин, не нежна и береженна, как белые, не тронутые солнцем и ветром, утаенные от атлантских глаз вожделенные округлости атланток с алыми сосками. Дикая, и тем более вожделенная. Страшаще красивая, еще не зрелая, в бутоне, ввысь упругая словно термитные гнезда, впадину между которыми покрывал черный пушок. А у затемненного подножья кончиков груди прорастали отдельные волосинки подлиннее, что меня чем отталкивало, тем вдвойне притягивало…