Прокурор идет ва-банк

Звягинцев Александр Григорьевич

Ольга встретила их замечанием строгой воспитательницы:

— Руки, надеюсь, вымыли?

— Так точно, доктор! — вытянул руки по швам Скорина.

Но тут же покачнулся, и Оболенцев был вынужден подхватить его под руку, иначе старик грохнулся бы на землю.

— Ну-у! — протянула обеспокоенно Ольга. — Кажется, Павлу Тарасовичу пора в постельку! Кирилл, помогите мне отвести его в дом.

Скорина безмолвно дал увести себя и даже согласился лечь на диван. Когда он услышал, как Ольга стала прощаться с Оболенцевым,

объясняя, что ей, пожалуй, надо уже уходить, чтобы домой попасть засветло, старик неожиданно решительно поднялся с дивана и заявил:

— Я пойду тебя провожать!

— Еще чего! — возмутилась Ольга. — А кто вас потом доведет до дома? Не иначе, мне придется, а потом вы опять пойдете меня провожать, и так до бесконечности.

— Павел Тарасович! — успокоил старика Оболенцев. — Я провожу доктора до самого дома. Она будет в полной безопасности.

— Думаешь, это ей нужно? — неожиданно спросил Скорина и молодцевато запел: — Где мои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где мой черный пистолет? На Большом Каретном…

Ольга взяла плед и укрыла деда.

— По-моему, вы оба несколько перебрали! — сказала она, внимательно глядя на Оболенцева.

— Я в форме, Оленька! Только если вы не хотите, чтобы я вас проводил, то скажите смело, я не обижусь. Это ваше право, и обижаться глупо.

— Хочу! — твердо сказала Ольга, не заметив двусмысленности слов. — Очень хочу. Проводите меня, пожалуйста!..

Ольга закрыла калитку на внутреннюю щеколду, и они пошли по дороге, серпантином бегущей к шоссе.

На юге ночь опускается мгновенно черным покрывалом. И звезды загораются такие огромные, каких в Москве никогда не увидишь.

Но Оболенцев если и видел звезды, то только в глазах Ольги.

— Как быстро стемнело! — заметил он, пытаясь начать разговор.

— Вы мне лучше откройте тайну: кто вас познакомил с Павлом Тарасовичем? — напомнила Ольга. — Серьезно, я умею хранить тайны!

Оболенцев подумал несколько секунд и, поскольку тайны в этом не было, сказал:

— Майер!

— A-а, понимаю! — сдавленно произнесла Ольга. — Вы, наверное, из той следственной группы, что посадила Майера? Так Павел Тарасович к его делам никакого отношения не имеет!

— Защитница! — улыбнулся Оболенцев. — Кто же вам сказал, что имеет?

— Но почему вы только сейчас явились сюда? Вы следователь?

— Да, следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР! — на полном серьезе ответил Оболенцев. — Так полностью звучит моя должность.

— Если особо важное дело и вам Павла Тарасовича порекомендовал Майер, зачем же надо было столько ждать? — не понимала Ольга. — Или смерть Майера нарушила какие-то планы?

— Майер меня заочно познакомил с Павлом Тарасовичем, когда я был в Нью-Йорке, а до этого я не слышал о Скорине. Я имею в виду Павла Тарасовича, разумеется, — поправился Оболенцев, — а не белорусского просветителя.

— Разве

Майер жив? А весь город считает, что он умер в заключении, в лагере. Где-то на Магадане…

— В Воркуте! — усмехнулся Оболенцев.

— И как он выглядит? Постарел?

— На тень отца Гамлета не похож! — засмеялся Оболенцев, вспомнив свое удивление при встрече с Майером. — Когда я его там увидел, то сначала принял за призрак. Правда, Майера, а не отца Гамлета. Физически выглядит прекрасно, по-моему, даже помолодел! А вот тоскует по родине сильно.

— Все они тоскуют по родине, — тихо заметила Ольга. — Не тот возраст, чтобы шастать по заграницам. О душе думать пора.

— Поездить по миру не вредно в любом возрасте. Американцы как выйдут на пенсию, так из-за границы не вылезают. Другое дело, они всегда могут вернуться.

Оживленно беседуя, Ольга с Оболенцевым и не заметили, как подошли к трехэтажным, с облупленной штукатуркой кирпичным домам.

Ольга остановилась, и Оболенцев вдруг понял, что все, они уже пришли и надо расставаться.

— Уже пришли? — обиженно протянул он. — Как быстро!

— Действительно быстро! И не заметила, как дошли!

— Может, еще погуляем? — предложил Оболенцев, глядя в глаза Ольги. Но девушка уже не слушала его, она смотрела на свои темные окна и представляла, что сейчас опять останется одна, а он уйдет и, может, они никогда уж не увидятся.

И эта мысль сводила с ума.

— Хотите кофе? — вдруг спросила Ольга, вспомнив, что героини почти всех фильмов всегда предлагают в таких случаях кофе или чай. — Или чай? — добавила она и густо покраснела.

— Хочу! — обрадовался Оболенцев возможности еще какое-то время побыть вместе с Ольгой.

И тоже не заметил, как двусмысленно прозвучало его «хочу».

Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице, каких уже, наверное, лет пятьдесят не ставят, и очутились в крошечной однокомнатной квартирке.

Одного взгляда на обстановку было достаточно Оболенцеву, чтобы определить: здесь живут честно. С одной стороны комнаты стояло несколько книжных полок, сплошь забитых подписными изданиями, с другой стороны, у стены, полутораспальная тахта, а между ними стол, стулья и два кресла. Вот и вся обстановка. Да еще небольшой коврик, лежащий у тахты, и несколько фотографий и гравюр, висящих на стенах.

Но Оболенцеву у Ольги сразу понравилось.

На всем лежала печать хорошего вкуса, все вещи были подобраны так, что составляли единое целое. Красиво, тепло, уютно.

Не говоря уж о том, что на книжных полках совсем не было ерунды, а журналы, которым не нашлось места на полках, лежали рядом ровными стопочками. Это были медицинские журналы, и они, очевидно, требовались ежедневно.

Кухоньку, метров в пять, Оболенцев не успел разглядеть. Заметил он только царящую там чистоту и порядок.