Прокурор
Шрифт:
Боржанский взял чубук в зубы и ответил нечто нечленораздельное.
– Буквально на несколько слов, - умоляюще посмотрела на него Флора.
Главный художник молча указал на скамейку. Они сели. Баринова быстро подключила миниатюрный микрофон к магнитофону, щелкнула клавишей переключения.
– Зачем, - укоризненно покачал головой Боржанский.
– Я же не какой-нибудь знаменитый актер или выдающийся спортсмен.
– Ничего, ничего, - успокоила его Баринова, - не обращайте внимания. Это поможет нам в подготовке передачи.
Боржанский хмыкнул, пожал
– Расскажите о вашей работе, - попросила Баринова.
– В двух словах?
– усмехнулся главный художник.
– Ну, как вы понимаете свое место в производстве?
– уточнила Баринова.
Боржанский на секунду задумался.
– По-моему, сувениры - штука не простая, - сказал он.
– Это воспитание и, если хотите, даже социальная политика. Возьмите борьбу с пьянством и курением. Ведется повсюду. А я буквально на днях видел сувенирную сигаретницу в виде бутылки коньяка! Это же реклама тому и другому. Или, например, кое-где выпускают зажигалку-пистолет. Такая вещица привлечет скорее всего подростка, а раз он купит зажигалку, то почему бы ему не купить и сигареты? А там... Вы меня поняли?
– Разумеется... Ну а в смысле эстетическом, каково ваше кредо?
– Бой с пошлостью, - просто ответил Боржанский.
– Когда я вижу в каком-нибудь доме винный бочонок с кружками в псевдогуцульском духе, мне жалко хозяев. Если встречаю даму внушительных размеров, запакованную в белые джинсы, мне смешно. А вот огромный безвкусный письменный прибор из малахита на письменном столе - это уже не смешно. Это расточительство! Малахит - слишком нежный, слишком живой материал, чтобы его так бесстыдно и никчемно портить. Запасы малахита почти иссякли...
– Я читала, создали искусственный, - заметила Баринова.
– Пока только опытные образцы, - парировал Боржанский.
– Но дело в другом. Я хочу сказать, мещанство - оно тоже видоизменяется. Теперь не вешают ковров с лебедями и русалками, не ставят на этажерку мраморных слоников...
– Понимаю вас, - кивнула Баринова.
– Я ведь недаром начал с подделок под гуцульщину, - продолжал главный художник.
– Помнится, попал я после войны в Прикарпатье, на знаменитую Косовскую ярмарку. Тогда еще были истинные мастера. Не говорю уже о старине - это шедевры! Резьба по дереву, инкрустация, чеканка, ковры! И что получилось? Теперь так называемыми сувенирами там занимается всяк, кому не лень. Крестьяне забрасывают поля и переходят на халтуру. Дошло до того, что просто дурят людей. Вы не поверите...
– А что именно?
– полюбопытствовала Флора.
– Распускают обыкновенные мешки из-под сахара или полушерстяные дорожки, которые продаются в магазинах, делают пряжу, красят, ткут ковры и выдают за чисто шерстяные.
– Ну и ну!
– Уверяю вас, - сказал Боржанский.
– И все почему? Есть мещанин. Он купит. Мода для него свята. Еще бы, у других есть, а у него нет. А что этому покупателю подсовывают, он не ведает.
– И как же теперь быть? Я, например, не кончала Суриковское или Строгановское училище. Ей-богу, не отличу, где шедевр,
– Вот именно.
– В голосе Германа Васильевича проскользнула нотка удовлетворения.
– Прежде всего надо прививать, воспитывать вкус. И не потакать моде. Тогда вы не будете бросаться на халтуру. А уж наше кровное дело - учить прекрасному.
– Главный художник поднялся, давая понять, что и так уделил журналистке слишком много времени.
– Еще минуточку, прошу вас, - взмолилась Баринова, и Боржанский сел.
– Я вот думала... Понимаете, меня мучает, с чего начать?
– торопливо стала объяснять Флора.
– Экспериментальный цех, по-моему, - это творческий центр всей фабрики... Представляете, в кадре - руки. Они держат заготовку, и постепенно на глазах телезрителя рождается сувенир... А?
– Я бы не хотел, чтобы вы показывали это, - ответил главный художник недовольно.
– Почему?
– искренне удивилась Флора.
– Видите ли, Флора Юрьевна, творчество - это, согласитесь, тайна. Лично я никогда никому не показываю свои работы до полного завершения... Есть, правда, и другая сторона вопроса. Чисто производственная. Боржанский провел чубуком трубки по несуществующим усам.
– Нам будет неприятно, если на другой фабрике используют наш образец. Не забывайте, на каждый сувенир есть авторское право.
– Конечно, конечно, просто я не подумала, - стушевалась Баринова.
– Да и телевидению зачем лишние хлопоты?
– снова поднялся главный художник.
– Будут писать, спрашивать, где купить. А может, то, что вы заснимете, не пойдет в серию. Мы ведь в этом цеху ищем, экспериментируем...
Они вместе двинулись по дорожке. Флора, не выключая магнитофон, старалась держать микрофон поближе к собеседнику.
– Ну а просто рассказать о людях, которые трудятся в СЭЦ?
– задала она вопрос.
– Это пожалуйста!
– сделал великодушный жест Боржанский.
– У вас там работает Тарас Зозуля...
– Интересно, откуда такая информация?
– чуть усмехнулся Герман Васильевич.
– Журналисты тоже имеют свои профессиональные тайны...
Боржанский сунул трубку в рот и, пока шли до СЭЦ, думал о чем-то своем. А точнее: его очень настораживало поведение корреспондентки, ее активность, въедливость. Кто она? И зачем, с какой целью прибыла сюда?
Специальный экспериментальный цех находился в здании, которое стояло в стороне от других строений фабрики. Его скрывали деревья и кусты китайской розы. На плотно закрытых окнах - железные решетки.
"Словно нарочно скрывают от посторонних глаз, - подумала Флора. Представляю, какая там духота..."
К ее удивлению, в помещении было прохладно: воздух кондиционировался. И приятным сюрпризом звучала музыка. Старое томное танго "Брызги шампанского".
Конторка Анегина размещалась сразу у входной двери. Он сидел за столом и беседовал с крепышом с литыми мускулами и сплющенным носом, какие бывают у боксеров.
При виде Боржанского и Бариновой начальник цеха вскочил с места. Поздоровался с девушкой.