Пролог (часть 1)
Шрифт:
Цель достигнута. Не его — а тех, кто послал его сюда, кто платит ему за умение провоцировать драку, переносить побои и собственную подлость. Каждый зарабатывает на жизнь и борется с бедностью как может. Этот человек — именно этим путем. Его уже не первый раз видели здесь, в Роксбери. Не так давно он появился на авеню Голубого холма с плакатом «Мартин Лютер Кинг — самый большой обманщик в мире». Эти слова, как известно, принадлежат мистеру Эдгару Гуверу. И сказал их начальник американской охранки в те дни, когда доктору Мартину Лютеру Кингу вручали Нобелевскую премию мира. Вы спросите: откуда может взяться такой человек?
Результат его деятельности — старательные описания в газетах, как участники марша избили белого человека. «Что же это за мирный марш?!»
Из Бостона выходит в Вашингтон не так уж много человек — около ста. Это не из-за того, что здесь мало бедняков. Но побудите сами — что значит для бедняка, у которого на руках и семья и дети, бросить всё и двинуться к далекому Белому дому? Нет, это очень непросто. Вот почему пастор Абернети, преемник Мартина Лютера Кинга, сказал, что организаторы похода стремятся уменьшить число его участников.
Но родник всё-таки взял своё начало. И в пути он будет пополняться и приобретать силу.
Уже в Нью-Йорк — по пути в Вашингтон — из Массачусетса придёт не сто, а почти двести человек. А на митинге в Центральном парке будет присутствовать тысяча.
Пастор Абернети, небольшого роста, плотный человек, похожий скорее на добродушного отца дружного семейства (а он и является таким), чем на пламенного трибуна, обращается к собравшимся:
— Они сделают всё, чтобы остановить, нас!
— Это правда! Это правда, брат! — вторит ему толпа.
— Они сделают все; чтобы вернуть нас назад!
— Это правда! Это правда, брат!
— Они сделают все, чтобы спровоцировать беспорядки. Но мы пойдем на Вашингтон. Мы будем стоять там до тех пор, пока стены нищеты не начнут расти вниз. И это будет нашим последним мирным маршем, нашей последней мирной попыткой помочь беднякам в нашей самой богатой в мире стране. Если же мирный марш не поможет…
— Это правда! Это правда, брат!
200 пришельцев с севера ночевали в Нью-Йорке, в бывших солдатских казармах. А утром следующего дня они шли вдоль улиц негритянского и испанского Гарлемов — мужчины, женщины, дети — и пели:
Соединись с нами. Идём к нам. Помоги нам. Пройди с нами вместе хоть немного. Пройди с рами квартал. Хоть полквартала пройди с нами!..Люди сходят с тротуара. Идут по мостовой — квартал, два. Но некоторые дойдут до Вашингтона.
Из Нью-Йорка вышло уже не 200 человек, а 800. Восемьсот очень разных людей. И старики и молодёжь. Женщины с детьми в колясках, и с детьми на руках, и с ребятами, цепляющимися за платье.
Это очень непросто — марш на Вашингтон. Ведь марш — не только автобусы. Отсчитано пять миль пешком в Бостоне, ещё пять в Провиденсе, десять — в громадном Нью-Йорке, четыре — в Ньюарке, ещё четыре в Трентоне. Это немало — особенно для старых ног. И особенно для людей, которым некуда будет вернуться после марша, чтобы отдохнуть.
И все же они двигаются. И когда, покидая автобусы, идут по улицам
— Это правда! Это правда, брат!
В Елизабетвиле полиция отказалась сопровождать караван и показывать ему дорогу. Более того, полиция заявила, что караван должен двигаться по улицам, соблюдая полицейские правила и останавливаюсь на красный свет светофора. Уловка была очень простой, но могла стать вполне эффективной. Во-первых, водители не знали дороги. Во-вторых, остановки на красный свет означали, что через полчаса караван будет разбит на части, они будут отрезаны друг от друга и собрать их будет почти невозможно, караван развалится. Полицию долго убеждали, что так делать нельзя, это противозаконно. Полиция стояла на своём. Тогда организаторы каравана, посовещавшись, приняли тоже очень простое, но, как оказалось, очень эффективное решение — плюнуть на полицию, плюнуть на светофоры, регулировать движение своими силами. Так проследовали они через Елизабетвиль. Полиция не решилась пойти на открытый конфликт.
Тринадцатого они шли по Трентону. Шли не только по бедняцким районам. Шли по районам буржуазным.
Иди к нам. Пройди с нами квартал. Хоть полквартала пройди с нами! Мы боремся не только за себя. Но за всех. Ты можешь помочь нам. И ты можешь помочь себе тоже.И снова:
— Это правда! Это правда, брат!
На них смотрели из окон. Переговаривались. Перешептывались. Но никто не двинулся с места.
А в Бостоне я слышал, как Абернети говорил: «Доктор Кинг превратил проблемы бедных в проблемы всего народа».
Роберт Террел, корреспондент из «Нью-Йорк пост», забежал на минуту в какое-то кафе, чтобы позвонить по телефону в редакцию. Не заметив его, за столиком продолжали разговор двое белых посетителей: «Ты посмотри на этих мау-мау [2] . Ты только взгляни на них. Пусть убираются обратно в Африку! А вон, смотри, и белая сука с ними! Обрить бы их всех наголо да вон из города!»
2
Так звали кенийских партизан, боровшихся за освобождение Кении от колонизаторов.
— Белые и чёрные вместе! Белые и чёрные вместе! — пели в это время люди, шедшие по улице.
Их уж не двести. И не тысяча. В северо-восточном караване уже около двух тысяч человек. Это уже не родник, не ручей. Это уже поток.
Координатор северо-восточного каравана — священник Джеймс Орандж. Это человек почти двухметрового роста. Вес и голос у него соответствующие.
— Если мы не добьемся в Вашингтоне чего хотим, мы пойдем к ООН, — кричит он, и мощный голос его слышен всем. — А после ООН мы пойдём на Уоллстрит и прихлопнем его!