Прометей, или Жизнь Бальзака
Шрифт:
Сюжет ему был уже совершенно ясен. Не хватало непосредственного знакомства с краем, с пейзажами. Ничто не может заменить этих живых впечатлений; когда романист своими глазами видит место действия, его герои ведут себя более естественно. Оноре рассчитывал на друзей, живших в краю шуанов. Читатель, верно, не забыл, что в Туре семейство Бальзаков поддерживало близкие отношения с префектом, генералом де Померелем. Он умер в 1823 году, но сын покойного, Жильбер, также генерал в отставке, проживал в Фужере. В городе у него был великолепный дом; кроме того, ему принадлежали два замка и обширные земельные владения. Фужер находился в самом сердце того края, где действовали шуаны. В 1828 году почтенный кузен Седийо ликвидировал наконец дела Бальзака, и Оноре решил написать генералу.
Бальзак - генералу де Померелю, 1 сентября 1828
"Мое небольшое состояние пошло прахом, и я упал с облаков на землю. Финансовые бури, которые сотрясают деловой мир Парижа, вынудили меня отказаться от дальнейшей борьбы. Благодаря преданности отца и доброте матери нам удалось спасти честь семьи и наше доброе имя, но для этого пришлось пожертвовать и моим собственным и их состоянием... Продав дело, я полностью расплатился с долгами, и теперь, к тридцати годам, мое единственное достояние - мужество и незапятнанное имя.
Я рассказываю вам, генерал, об этих печальных событиях только потому, что возникли особые обстоятельства, связанные с моими новыми планами. Я решил опять взяться за перо, и быстрое воронье или гусиное крыло должно отныне дать мне средства к жизни и помочь расплатиться с матушкой. Вот уже месяц, как я работаю над историческими трудами. По чистейшей случайности мне указали на один исторический факт, который произошел в 1798 году и связан с войною шуанов и вандейцев; он послужит основой для произведения, которое я легко напишу. Для этого не понадобятся никакие изыскания, надо только познакомиться с местами, где будут происходить события романа.
Я тотчас же вспомнил о вас и уже решил было попросить приюта недели на три. Муза, ее свирель, десть бумаги и сам я не слишком обременительны, но затем я подумал, что, пожалуй, окажусь для вас обузой... Так вот, генерал, знайте, что походная кровать и тюфяк, стол, если только он походит на всех четвероногих и не хромает, стул да крыша над головой - это все, чего я прошу; разумеется, я надеюсь также на ваше столь чудесное и дорогое для меня доброжелательство".
Это было милое письмо, продиктованное молодостью и доверчивостью. Генерал де Померель ответил: "Жду вас". Бальзак, не мешкая, сел в дилижанс, отправлявшийся в Бретань; в Алансон он прибыл вечером и остановился в гостинице "Мавр", которая ему была уже знакома. Гуляя по городу, он обратил внимание на стоявший на улице Валь-Нобль старинный особняк, как бы олицетворявший собою незыблемость провинциальной жизни. Образ этот навсегда врезался в его память. По дороге из Алансона в Фужер он внимательно вглядывался в окрестные пейзажи, и они словно отпечатывались в его мозгу. Наконец он прибыл к Померелям. Баронесса, которая была намного моложе своего мужа-генерала, встретила Оноре очень любезно. Поначалу супругов несколько смутил жалкий вид путешественника и его "дрянная шляпа". Но их беспокойство быстро рассеялось. Когда гость снял эту "дрянную шляпу", они увидели очень живое и веселое лицо, высокий лоб, "словно озаренный светом", и темные глаза, где вспыхивали золотистые искорки. Оноре так занимательно рассказывал о своем путешествии, что генерал и его жена смеялись до слез.
Между хозяином и гостем сразу же установились дружеские отношения. Госпожа де Померель и ее горничная Луиза решили "подкормить" исхудавшего путешественника. Бальзак окрестил хозяйку дома "леди-кормилица". Он любил свою комнату, зеленый столик, за которым работал с таким увлечением, что Луизе, входившей со словами: "Кушать подано", с трудом удавалось оторвать его. В столовой, рядом с его прибором, всегда стояли баранки и масло. Неизменная мягкость госпожи де Померель врачевала раны его измученного сердца. Каждое утро Оноре в сопровождении хозяина дома отправлялся знакомиться с окрестностями, он обозревал пустынную равнину, поросшую дроком и ярко-желтым утесником, любовался лесами в позолоченном осеннем уборе, разглядывал гору Пелерину, где в пору гражданских войн была устроена знаменитая засада.
Он входил в дома, выспрашивал людей, изучал нравы и обычаи. Писатель может и должен выдумывать, но отправляться следует от правды. Генерал рассказывал ему о гражданских войнах, о нападении восставших крестьян на Фужер; он познакомил Бальзака с несколькими еще живыми участниками былых событий, подробно описывал фанатичных священников - аббата Бернье, аббата Дюваля; из двух этих фигур романист слепил образ свирепого Гюдена. Каждый день после обеда Бальзак
От Латуша приходили негодующие письма: он возмущался долгим отсутствием Оноре.
Латуш - Бальзаку, 9 октября 1828 года:
"Фужер - город, насчитывающий 7200 жителей; суд первой инстанции, фабрика сурового полотна, кожевенный завод на реке Куэнон: 3o36' западной долготы, 48o20' широты. Вот он, укромный романтический уголок, который избрал для себя местом изгнания мой безрассудный друг! Как это далеко от улицы Анфер, от улицы Сент-Оноре! Денежные траты, ночи, проведенные на кожаном сиденье дилижанса, головная боль, ссадины на заду - и ради чего все это?.. Возвращайтесь же домой со своим шедевром или без оного; со дня вашего отъезда я ни разу не улыбнулся".
Латуш сердился на своего собрата за то, что тот забрался Бог знает куда, в захолустье, и живет там вдали от предметов первой необходимости, иначе говоря, новых романов: "Пусть Бог вдохновения покарает вас!"
Госпожа де Берни тоже страдала, но говорила она об этом с любовью.
Госпожа де Берни - Бальзаку:
"Добрый вечер, милый котик, скоро уже десять часов, и мне радостно думать, что ты в эту минуту выводишь на бумаге ласковое словечко "киска", которое мне так приятно слышать или читать... Мой обожаемый, мой любимый, позволь твоей кошечке примоститься у тебя на коленях, позволь ей обвить рукой твою шею и склони свою милую голову к ней на плечо. Но только не засыпай, нет! И чтобы эта мысль не пришла тебе на ум, я дарю тебе один из тех поцелуев, которые так хорошо нам знакомы. Какая прелестная картина! И как чудесно было бы, если бы она могла в этот же миг стать реальностью! Я так боюсь, что ты еще надолго там задержишься. И все-таки, если тебе хорошо и ты работаешь, я должна быть довольна. Милый, рассудок мой во всем тебе послушен, но сердце подобно избалованному ребенку, и оно отказывается добровольно соглашаться на лишения, которым его подвергают".
В конце октября Оноре вернулся к себе, на улицу Кассини; он просил Латуша прийти к нему с несколькими страницами романа "Фраголетта" причудливого произведения о неаполитанце-гермафродите: ворчливый доброжелатель Бальзака уже давно трудился над этой книгой. А сам он, Оноре, прочтет другу сцену из "Шуанов".
"Хорошо, приду!
– ответил Латуш.
– Я буду у вас на улице Кассини, но только между пятью и шестью часами. Надеюсь, что, уделив минут десять "Фраголетте", вы поднесете мне новый плод, четвертую долю той груши, которая созрела, едва успев расцвести".
Чтение Бальзака имело огромный успех. Брюзга Латуш пришел в восторг и вещь совсем уж удивительная - сказал об этом вслух. Разумеется, можно было внести еще немало улучшений. Как человек со вкусом, он сделал несколько замечаний. Но роман следовало публиковать.
Латуш - Бальзаку:
"Что до вашей книги, то пусть она exeat [выходит (лат.)], сотню раз exeat! К чему мне твердить вам одно и то же! Ради Бога, не подумайте, что я отказываюсь и дальше слушать чтение отрывков из нее; для меня это всегда удовольствие, да и польза; но я жду продолжения. Не станем без конца склонять слово Муза. Я охотно даю советы тем, чей талант ценю; я испытываю к ним признательность и тут же говорю, как бы я сам поступил, выслушав тот или иной совет; но уж если я подал на стол бычий бок целиком, то не стану затем потчевать гостя тонкими ломтиками мяса. Довольно, довольно, вы просто дитя! Если бы я умел заклинать духов, то непременно бы это сделал сейчас, ибо, судя по той неожиданной и совершенно необъяснимой медлительности, с которой наш хват Оноре, обычно пекущий романы как блины, по четыре штуки за полтора месяца, доделывает своего "Шуана", я полагаю, что в этом "Шуане" сам черт сидит. Эх! Право же, не терпится мне увидеть вашего маркиза изданным в четырех томах, в красивом синем переплете и изящными заставками.