Промысел Господень: Летописи крови
Шрифт:
Но, несмотря на все это, наше бытие не менялось веками. Мы прятались в ночной мгле, скрывались от людей, а порой испытывали перед ними священный ужас. Даже воли Патриархов было мало для того, чтобы заставить нас жить с ними под одним небом.
И сапиенсы отвечали нам взаимностью. Пусть даже их мифы и представления о нас примитивны. Там вампиры всегда кровожадные садисты и убийцы, которыми мы все же и стали, попав под влияние людских мыслей по нашему поводу. Мы решили, что проще быть такими, какими нас представляют, нежели изменяться и идти на контакты.
Мы не знаем, кто они такие и зачем пришли в наш мир. Но нам точно известно, что добрая часть их слов — ложь. Особенно это касается всего того, что связано с вопросами нашего выживания. И то, что выдается ими за силу, на самом деле наша слабость. Порок, с которым разумное существо будет бороться. Попросту болезнь. Патриархи говорят нам, что такова воля высших существ. Но кто они такие, не знают сами Патриархи. Потому что, кроме Бога, нет никого над нами. Дагот понял это, но он не увидел пути к просветлению. Поэтому его слабое сознание приняло чужую волю за глас Неба. Итог тебе известен.
Я повторяю, что не знаю всех ответов. Поэтому не ищи их у меня. Ищи Патриархов.
— Пойми, Ватек, твоей целью, не должно быть простое уничтожение тех, кого ты счел тиранами для себя и нашего народа. Ты должен понять их, изучить, и тогда, быть может, прольется чистый свет истины.
— Твои слова утомили меня, Хант. Я хочу есть. Мне нужна кровь.
— Так воспользуйся ее искусственным заменителем. Ведь ты уже давно именно так и питаешься.
— Да, живая кровь уже не так важна для меня.
— Это только первый шаг, Ян. Ты должен это понять.
— А что мне делать с тобой? Ведь восстановить кровные узы я не в силах.
— Заблуждение, друг мой. Просто напои меня своей кровью, и я вернусь.
— Века назад мы пытались таким образом спасти своих братьев.
— В отличие от них мое сознание не готово умереть только оттого, что так сказано Патриархами. И в этом моя сила.
Теперь настал черед Александры сидеть перед кроватью, на которой лежал раненый Терцио. Он был покрыт присосками диагностических машин, а «пауки» бегали по его телу и брали анализы. В бою с Даготом он потерял руку, сейчас его плечо вместе с обрубком было помещено в цилиндр клон-клава. Впрочем, каинит мог регенерировать конечность самостоятельно, но механизм ускорял этот процесс.
Александра сидела рядом и держала в ладонях здоровую руку Терцио. Сейчас он находился в анестетическом сне. Что видел Терцио в грезах, оставалось известно только ему.
В палату вошел Ватек. Его лицо хранило былую мрачность. Он встал чуть поодаль и какое-то время наблюдал за дочерью.
— Что ты чувствуешь к нему? — спросил он после долгой паузы.
— Не знаю… какая разница.
— Мне это интересно.
— Отцовская ревность? Мы же живем в свободное время.
— Хватит паясничать, Александра. Мы не герои мыльных опер. Я имел в виду, чувствуешь ли ты, что исходит от Терцио.
— Он очень сильный каинит.
— Дура.
Александра вспылила, ее щеки полыхнули жаром.
— Отец?!
— Ты так ничему и не научилась! Когда ты поймешь, что жажда, проснувшаяся
— Я заметила.
— Но сейчас все изменилось. И если жажда опьянила тебя, то самое время прийти в сознание.
— Я не понимаю.
— В том-то и проблема. Игры закончились, Александра. Я уже не знаю, смогу ли защитить всех. Мину так и не удалось вернуть. Теперь вот Бруно… ушел. И кто бы ни завладел его разумом, ему придется за это ответить.
— Это ты ничего не понял, отец. Я видела запись вашего боя. И Бруно говорил совсем иначе. Он хотел сказать…
— Что познал Бога? Только чьего? Хант утверждает, что он один для всех нас. Веками я верил Патриархам, одновременно зная, что они во многом не правы. И ради доказательства этого я решил, что буду сражаться с ними. Но сейчас все по-другому. Пусть Хант говорит, что я упрямый ребенок. Но его правда для меня только гипотеза. Не более того. Так что война продолжается, дочка, и мы ее пушечное мясо.
— Я знала, что ты скажешь именно это.
Ватек направился к выходу. Ему больше нечего было сказать дочери. Сейчас его интересовали вещи более глобальные, и единственное, что его пугало, — вместит ли его разум все детали этой безумной головоломки.
Когда Ватек был уже у самого порога, голос Александры вывел его из задумчивости:
— Так что не так с Терцио?
— Он не отсюда, дочка. Берегись его.
«Веретено» зализывало раны. Боты-ремонтники восстанавливали повреждения, танатологии выносили трупы. На подземных уровнях кондо их сбрасывали в огромный бассейн крематория. Потом сверху на них лили жидкий огонь, воплощенный в расплавленном свинце.
Дежурные медики использовали суррогатный ихор, чтобы превращать послушников в новых вампиров. Это напоминало большую ферму по выращиванию метаскота. Когда в больших пиалах лежали обнаженные тела. Они были погружены в прозрачный физиологический раствор, рядом горели огоньками контрольных панелей машины по переливанию крови. Из их внутренностей выходили иглы капельниц, чьи острия впивались под кожу послушников. И по этим иглам вливался вампирический ихор, смешивался с кровью людей, превращая их в каинитов. Высшие вампиры тем временем восстанавливали свои силы более привычным путем. Тут в ход пошли законсервированные запасы Ватека, которые хранились в подземельях. Это были живые люди, до поры погруженные в анабиоз. Некоторым из них было не меньше лет, чем самому Яну.
Огромный зал перед личными покоями Ватека стал командным центром его армии. Перед «чашами» голографических проекторов, транслирующих необходимую информацию, собрались Ватек, его дочь, Терцио, еще не отошедший от ранения, но уже рвущийся в бой, и Хант, вновь обретший жизненную силу.
— Итак, — начал Ватек, — пока мы оцениваем потери, есть время распланировать дальнейшие действия. Тебе слово, Хант.
Ахеронец откашлялся. Он был одет в привычную черную сутану, в глазах горел озорной огонь, свидетель его возрождения. Ханта слегка колотила мелкая дрожь, но это было всего лишь возбуждение существа, временно обманувшего смерть. И хотя излишних иллюзий он не питал, сей факт его бесспорно радовал.