Проникновение

МакКарти Ава

Он посмотрел на высокий викторианский потолок.

Огонь распространится по его поверхности в мгновение ока, но сперва ему нужно туда добраться. Камерон пощупал шторы, прикинул, какова их длина. Шторы тянулись от пола до потолка. Камерон усмехнулся. Идеальный проводник.

Протянув руку, он прикоснулся к холодной поверхности стены и нахмурился. Твердые стены — никудышное топливо. Как только сгорали краска и бумага, огонь тут же издыхал, если ему больше нечем было поживиться. Камерон осмотрел смежную стену и довольно кивнул. Стена, обшитая широкими деревянными планками, —

идеальный маршрут для воспламенения, ведущий прямо к парадной двери. О пути для бегства можно не беспокоиться.

К этому моменту черные тени в комнате приобрели узнаваемые очертания и Камерон разглядел, что высокая конструкция, в которую он врезался, — всего лишь складная рама для сушки белья с развешанными на ней двумя полотенцами. Кожаная обивка, как выяснилось, принадлежала дивану и двум креслам округлых современных форм. Лучше не придумаешь. Конский волос, которым набивали старую мебель, загорался из рук вон плохо, но поролоновая набивка внутри дивана и кресел вспыхнет быстрее, чем хворост.

Камерон провел языком по губам.

Топливо, кислород, жар…

Он шагнул к раме для сушки белья и, подняв ее, придвинул к окну. Затем он взялся за ближайшее кресло и толкнул его. Колесики взвизгнули, и Камерон замер, затаил дыхание, прислушиваясь к звукам из спальни. Впереди, дальше по коридору, гудел холодильник; где-то сзади жужжала батарея отопления. Камерон сосчитал до тридцати. Ничего. Медленно выдохнув, он вытер руки о свои джинсы и стал понемногу подталкивать кресло. Он делал это до тех пор, пока оно не уперлось в сушилку.

После этого Камерон снял с плеч рюкзак и опустился на колени. Он вытащил из рюкзака плетеную корзину для бумаг, вчерашнюю газету, сигареты, спичечную книжку и керосин. Пристроив пустую корзину для бумаг между шторой и рамой для белья, он оторвал от газеты несколько полосок бумаги и затолкал их в корзину. Одно из полотенец он приладил так, чтобы его конец свободно свисал в нескольких дюймах над бумагой, а другое протянул через кресло. Затем он поднял край шторы и накрыл им сушилку, продев ткань между металлическими прутьями.

Камерон переместил вес тела с колен на зад и полюбовался делом своих рук. Штора, бельевая рама и кресло теперь образовывали единую зажигательную цепь, а посередине дожидалась своего часа корзина-детонатор. Камерона с головы до ног окатила жаркая волна.

Он открыл крышку канистры с керосином и налил немного жидкости в чашку. Разбрызгивая керосин на бумагу и замыкающие цепь штору и полотенца, Камерон почувствовал, как в нос ему ударил резкий металлический запах. Он отвернулся от корзины, зажег сигарету и поместил ее внутрь спичечной книжки, после чего установил устройство на дне корзины, выбросив оттуда мятые бумажки — ни одна из них не должна была соприкасаться с горящим табаком.

Наконец, поднявшись на ноги, он посмотрел на часы. Час сорок одна. Осталось девять минут на то, чтобы убраться отсюда.

Сунув руку в карман, Камерон достал батарейки, которые предусмотрительно извлек из квартирного устройства пожарной тревоги, и бросил их в рюкзак. В течение нескольких секунд он упаковал остальные вещи

и перекинул рюкзак через плечо. Подойдя к окну, он приподнял оконную раму — дюймов на шесть, — чтобы впустить нужную порцию воздуха.

Топливо, кислород, жар.

Осторожно прокравшись через гостиную, Камерон вновь оказался в коридоре. В полумраке виднелась дверь в небольшой кабинет, через который он проник в квартиру. Чтобы вернуться к двери, придется пройти мимо спальни. Камерон тихо двинулся вдоль стены, стараясь равномерно распределять вес тела на обе ноги.

В темноте заверещал телефон, и Камерон вздрогнул от неожиданности. Звонок надрывался так, что, казалось, вот-вот поставит на ноги весь дом. Телефон, судя по всему, был где-то рядом — скорее всего, на столике в коридоре. Камерон, с трудом заставив себя сдвинуться с места, вжался спиной в стену. Кто это, бля, может звонить в такое время?

Сердце его, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Он ждал неизбежной возни в спальне, ждал, что в коридоре вот-вот вспыхнет свет. Он насчитал восемь звонков. Девять, десять. Из-под куртки пахн'yло теплом его собственного тела — острым и кислым, как от вареного лука. На двенадцатом звонке телефон заткнулся.

Камерон стоял у стены, будто парализованный. Он досчитал до шестидесяти, потом взглянул на часы. Осталось три минуты. Пора уходить. Он двинулся по коридору — медленно, дюйм за дюймом, не чувствуя ни рук, ни ног. Поравнявшись со спальней, он на миг задержался, прислушиваясь к дыханию за дверью. Ритм был тот же. Вдох-выдох, впуск-выпуск — как у пары миниатюрных кузнечных мехов.

Камерон проскользнул в кабинет. Он втиснулся в пустой оконный проем, спрыгнул и с хрустом приземлился на гравий внизу. Оконное стекло стояло там, где он его оставил, — у стены, вместе с присосками и шпателем. Он вставил стекло обратно в раму, затем уложил присоски и шпатель в рюкзак. Стекло торчало в раме кое-как, но теперь это не имело никакого значения. Скоро все улики сгорят дотла.

Камерон трусцой перебежал улицу, нырнул в свой автомобиль и бросил рюкзак на пассажирское сиденье рядом с собой. Сгорбившись над рулем, он закрыл глаза. Адреналин так и пульсировал в жилах. Дыхание превратилось в жесткий, обжигающий хрип. Он представил себе, что сейчас происходит там, в доме. Спичечные головки наверняка уже вспыхнули и подожгли бумагу. Корзина для бумаг растаяла, как сахарная вата под дождем. Он мысленно вообразил, как злые огненные языки тянутся ввысь — облизывая край шторы, пробуя ее на вкус, — затем неожиданно охватывают ее по всей длине, чтобы тут же сожрать всю комнату.

Камерон открыл глаза и уставился на окна квартиры. Сквозь просвет между шторами мерцало оранжевое зарево. Он опустил стекло. Дождь прекратился, и мандариновые блики пожара уже отражались на мокрой мостовой. Камерон посмотрел, как языки пламени сливаются в содрогающиеся, неистовые клубы, как с наслаждением набрасываются на шторы, повертевшись юлой у оконного стекла. Он часто, неглубоко задышал, охваченный приступом омерзительного возбуждения. Сейчас он будет его смаковать. Отвращение к себе придет потом.