Пронзающие небо
Шрифт:
— Как тебя зовут? — вопрос вырвался разом у обеих.
Краснокожий мальчик назвался Чунгом.
— Какое странное имя! — удивился Алеша.
— Ничуть не странное. — ответил Чунг. — А вот тебя, действительно, странно назвали — Агеча.
— Алеша, — поправил его Алеша.
— Агеша.
— Алеша!
— Алеча.
— Ну ладно, — махнул рукой Алеша, — называй меня Алечей, только объясни, что это за место? Как я сюда попал и как мне вернуться домой?
Говоря это, он поспешил отойти от Мертвого моря.
Чунг
— Тебе ведь тоже повстречалась снежная колдунья?
— Ну, да. — проговорил Алеша.
— И ты здесь в первый раз?
— Ну да. А ты?
— Второй…. Вижу, ты ничего еще не понимаешь… Слушай — прошлый ночью, не успел я сомкнуть глаз, как оказался на этом берегу. Одет я был в ту же одежду в какой лег спать, то есть, в одну только повязку и от холода к утру совсем продрог…
— Так здесь бывает рассвет? — перебил рассказчика Алеша.
— Нет, здесь ничего не бывает… я не знаю, что это за место — быть может, преисподняя, но здесь все мертво и недвижимо, и вот уже вторую ночь, вместо того чтобы спать, я оказываюсь здесь.
— А ты видел, как я здесь появился? — спросил Алеша.
— Да, — отвечал Чунг. — я бегал по этому берегу, хотел согреться, и увидел, как появилось белое облачко. Потом оно рассеялось и появился ты… сначала я испугался, решил, что ты чародей…
Стало холоднее и Чунг завертелся на месте, подпрыгивал, приседал — пытался согреться, но тщетно.
— Так вот, — не прекращая движения, стремительно носясь вокруг Алёши, продолжал Чунг. — мы теперь вдвоем, а вдвоем всегда легче, нежели одному. И вдвоем мы начнем свой путь.
— Что? Куда идти то? — недоумевал Алеша.
— Ты, значит, еще ничего не понял. — печально улыбнулся Чунг.
— А что я должен был понимать?.
— А то, что каждую ночь отныне ты будешь переноситься в этот мир. Ведь взамен своих снов ты получил вот это… — Чунг на мгновенье остановился, обвёл беспальцей ладонью окружающую местность, и тут же продолжил носиться. — Вчера, Алеча, я тоже надеялся, что никогда больше не вернусь сюда, но вот я вновь здесь… И так будет продолжаться каждую ночь, до тех пор пока мы не найдем Белую колдунью. Сегодня я решил, что в том мире оставлю свой дом, отправлюсь на север и там найду ее! И здесь, в этом мире я тоже не намерен замерзать в бездействии — мне кажется надо идти вон туда. — он кивнул в сторону каменных глыб.
— Ты думаешь… — Алеша с тоской посмотрел на острые клыки. — Быть может, все еще обойдется…
— Нет, не обойдется.
— И ты, значит, оставляешь свой дом там… где сейчас спишь?
— Да, и иду на север, и тебя зову с собой. В этом мире мы пойдем к нашей цели вместе, ну а в том придется идти порознь.
— Оставить свой дом?! — ужаснулся Алеша. — У нас зима, холод, куда же я пойду? Ну надо, хотя бы, весны подождать.
Чунг ничего не
Алеша хотел было пойти за ним, но тут почувствовал, как что-то коснулось его плеча. Он развернулся и увидел прямо за спиной туманное облачко из которого тянулась и дотрагивалась до него рука. Это была рука его матери!
Алеша схватился за руку, и тут же облачко налетело на него, согрело теплым дыханием и… Алеша обнаружил себя лежащим на печке — он сжимал руку матери и весь трясся от холода.
Мать была смертельно бледна, по её щекам катились слёзы:
— Алёшенька, очнулся… Жив! Жив!!!
Алёша не выдержал и тоже заплакал.
ГЛАВА 2
"ЗОВ ДОРОГИ"
Алешу разбудила мать — она попыталась улыбнуться, но губы её дрожали:
— Дядя Тимофей тебя нашёл. Хорошо, что он дрова неподалёку рубил. Назад на санях ехал — глядь ты лежишь… Весь белый, холодный… Рядом с тобой и Жар лежал, тоже обледенел, но ничего — теперь обогрелся.
В сенях застучали, матушка побежала открывать и тут же вернулась — прошла соседнюю горницу.
Вошла Ольга.
— Я слышала, ты заболел…
Оля едва не плакала… Надо сказать, что Оля по характеру была всё же сдержанной в проявлении своих чувств, и чтобы так вот задрожали её ресницы — очень сильное должно было быть потрясение.
Алёша, не желая причинять ей волнение, улыбнулся (правда улыбка вышла бледная), и проговорил:
— Ничего, ничего — всё в порядке… Что было, то и ушло… А сейчас, пожалуйста…
— Да, да, конечно…
Алёша, соскочив на пол, поспешно стал натягивать штаны, потом рубаху — в это время из соседней горницы вернулась с каким-то другим варевом мать, всплеснула руками:
— Алёша, вернись же на печку, и лежи…
Ледышка кольнула его в сердце, и он почувствовал раздражение, довольно-таки грубо отвечал:
— Да не маленький я уже!
Тут замер юноша — испугался тому неожиданному раздражению, которое в его голосе прорвалось. Взглянул на мать — она стояла, сильно побледневшая, осунувшаяся, после бессонной, проведённой рядом с ним ночи, и он выскочил в сени, где стояла, дожидалась его Оля.
Оля взяла его за руки, тихо вздрогнула, и тепло-тепло и тихо прошептала:
— Какие холодные…
— Да… а у тебя… горячие…
Тут Алёша хотел ей сказать какие-нибудь необычайные, прекрасные слова, но тут сильнейшая, никогда прежде невиданная боль прорезалась от его сердца, через всё тело.
— Алёшенька, миленький, что с тобой… — с материнским, ласковым чувством прошептала Оля, и тут случайно дотронулась до леденистого нароста, который у него над сердцем выпирал. Холод обжёг её пальцы, и хотя первым порывом было отдёрнуть руку — она всё таки сдержалась, и остановила ладошку на этом наросте — согревала.