Прообраз для героя
Шрифт:
Вопрос об увольнении жены был решен на семейном совете одним из вечеров позднего апреля, и на следующий день она отнесла заявление.
Его подписали без разговоров - никому в руководстве системы не было до жены дела. Ни большой трудовой стаж, ни профессиональные заслуги, ни знания, ни опыт – ничего из этого уже давно не имело значения.
На четвертое мая жену пригласили в кадры, чтобы выдать ей трудовую книжку с отметкой об увольнении.
Православные тем временем отмечали пасхальные праздники. Мы -
Ожидая получения трудовой книжки, по ночам жена рыдала в подушку.
Ее угнетало будущее без работы. Деятельная и всегда ищущая пути к самореализации, она страдала безмерно.
Семья финансово уже давно держалась лишь на мне. Моих доходов хватало ей на хлеб с маслом, но сбережений эти доходы не предусматривали.
Таким образом, об основании собственного бизнеса, который бы возглавила жена, разговора быть не могло.
Если же быть откровенным до конца, то заниматься каким-либо бизнесом - а любой их них отнимает все время – жена не смогла бы еще и по причинам, связанным с моими болячками. Для несведущих поясню: диабет постоянно “хочет кушать”, и при том требует специфической диеты. В диете, но несколько иной, нуждается также атеросклероз. А такой, как у меня - когда уже вшит шунт, - нуждается в ней, как легкие в кислороде.
Меню столовой моего предприятия этим диетам не соответствовало. Особенно, если не забывать, что их надо было приводить к единому знаменателю.
Вот и пришлось жене, подбирая соотношение обеих диет, взять на себя полную организацию моего питания. Уже почти два года минуло после моей операции, и все это время она готовила много и часто, чтобы я мог правильно питаться в течение всего времени суток.
Утром и вечером я ел дома, а с собой забирал два “вторых завтрака”, - так ненароком поименовал я содержимое двух пластиковых коробочек с крышечками, которые наполнял перед уходом на работу.
Можете представить, сколько часов проводила жена у плиты. И так - сутки за сутками, месяц за месяцем, год за годом.
Как мог я утешал свою родную женщину, рисуя ей восхитительные картины домашнего времяпрепровождения.
Она, к примеру, отоспится за всю жизнь. Забудет о тяготах общественного транспорта. Ее навсегда оставят волнения, связанные с былой работой, которые, на мой взгляд, граничили с человеческими возможностями. По крайней мере, я бы таких волнений не выдержал - ведь от усилий жены зависели свобода и судьбы людей.
Также я предрекал ей скорые приятные хлопоты по воспитанию щенков, незабываемые прогулки с ними по нашим бескрайним полям, неограниченный просмотр любимых ею кинолент и, само собой, сколь угодно долгое прочтение хороших книг. Много чего.
Не помогало. Глаза жены были полны страдания.
Четвертое мая – дата окончательного расставания ее с работой – приближалось неумолимо, а я так и не мог придумать, чем отвлечь свою любимую от горьких мыслей.
Глава вторая. Подарок Небес
В ночь с первого на второе мая жене приснился сон. Думать о нем можно было только как о пророческом.
Во сне жены тоже властвовал май. Молодая листва на деревьях слабо колыхалась в дуновениях нежаркого ветра. Мягко светило теплое солнце. Высоко в бездонной голубизне неба уныло парила одинокая птица.
Жена и сын находились на подворье ухоженного одноэтажного домовладения, которое, согласно сну, принадлежало нашей семье. По периметру участка бледно-розовыми и белыми соцветиями благоухали фруктовые деревья. Перед домом зеленела травой большая лужайка.
Домовладение было обнесено деревянным забором. Доски забора прилегали друг к другу неплотно, и сквозь щели просматривалось все вокруг.
Три стороны домовладения граничили с домовладениями соседними, а фасадом оно выходило на асфальтированную дорогу.
За ней, на насыпи, пролегала дорога железная, а у той виднелась остановочная площадка для электричек.
Очередная электричка как раз сделала остановку, и из нее вышел один единственный пассажир - сухопарый, дочерна загоревший мужичонка.
Неопределенного возраста, весь какой-то припыленный, он был одет в видавшие виды черные брюки и невзрачную клетчатую рубашку с коротким рукавом. Смотрелся мужичонка как селянин из районной глубинки, что подтверждала и большая плетеная корзина, которую он держал перед собой.
Жена и сын отчего-то заинтересовались этим селянином, стали за ним наблюдать и увидели, как подойдя к дороге, он вывалил содержимое корзины на дорожную обочину. На асфальте оказалась гора трепыхающихся сазанов, а поверх них распласталось неведомое существо, строением напоминавшее собаку, а головой – выдру. Везде на теле шерсть у него была полового окраса, правда, сильно поседевшая, а на ножках - очень тоненьких и очень длинных – серого. Худенькое, жалкого вида, оно смотрело на мир большими темными глазами, в которых застыла смертная тоска.
Неведомое существо безвольно подрагивало на горе из подскакивающих рыбин, но однажды приподняло голову и в бессилии уронило ее снова.
Оно, определенно, было больным, а к тому же страдало.
Понятное дело, сердце жены стало разрываться на части.
Она выскочила через калитку и кинулась прямиком через дорогу, а за ней увязался сын - тоже жалостливый, как мать.
Селянин, переминаясь с ноги на ногу, тем временем задумчиво разглядывал на асфальте недавнее содержимое своей корзины. Он как будто собирался торговать рыбой и не знал, куда бы для начала деть существо, что было сверху.
Задумчивость селянина прервала подлетевшая жена, которая схватила существо на руки и строго вопросила:
– Что Вы намерены делать с этим несчастным животным?
– Да возьмите его себе.
– Тихо и просто прозвучал ответ.
– И возьму. – Жена не изменила строгого тона.
– Слава Богу, – на выдохе произнес селянин, и еще тише.
– Бери, мама, бери!
– вставил свое слово сын, поглаживая костлявую спину седеющей животины, оказавшейся на материнских руках.
А животина меж тем тянулась головой к жене, и в ее огромных глазах трепетала мольба о помощи.