Пропавшая экспедиция
Шрифт:
Ближе к концу в тетради пятен стало больше.
«…адал вопрос. Ответ пришёл моментально. Будто… ация. Уничтожение произошло практически моментально. Мощная ударная волна обошла поверхность Земли трижды. Смещение оси привело к неизбежному, стремительному наводнению. Частично материки ушли под воду, на несколько сот кило… окировка. Ощущение было такое, будто я смотрел фильм, а тут некто нажал на кнопку „стоп“ и кадр на экране замер. Я хочу уви… оворил со мной. Именно заговорил. Не словами, вибрацией. Я каждой клеткой ощущал его требование: контакт. Бонке требовал кон…»
Со стороны Зейского моря послышался рокот моторов ещё невидимых лодок.
— Километра
Санатов толкнул Донченко в бок:
— Наши?
— Нет. — Опер отрицательно мотнул головой. — Теперь понятно, почему тянули: ждали своих.
— Хреново дело. — Мишка снял автомат с предохранителя. — Теперь и со стороны реки окружат. И Лешего твоего нет. Что делать будем?
— В воду, на тот берег, — приказал Донченко.
— А если огонь откроют? — заметил Серёга.
— Не откроют. — Капитан первым кинулся к воде. — Приказа у них такого нет. Да и беспредельничать им смысла нет. Быстрее, пока лодки не подошли!
И три мужских тела почти одновременно бросились в холодные воды Гилюя.
Щетинин включил свет: на серых от времени тетрадных листах выгоревшие чернила читались с большим трудом.
«Мы, человечество, — прочитал СЧХ первые строки, — стоим перед глобальным открытием. Открытием, которое изменит все представления как о прошлом планеты Земля, так и о настоящем, а вполне возможно, и о будущем. До сих пор все науки, которые были созданы лучшими умами человечества, шли исключительно параллельным путём, лишь изредка сталкиваясь в очень узких интересах. Физика, химия, история, математика, биология, астрономия развивались исключительно самостоятельно. Лишь в начале второй половины нашего столетия эти ранее самостоятельные науки начали постепенно входить в тесный контакт между собой. Что даёт возможность получить неожиданный результат.
Я буду исходить только из историко-археологического аспекта. Сегодня история и археология просто обязаны войти в контакт с практическими геологией и химией. С теоретической и практической физикой. И даже с анатомией! Потому как только дополнительные научные знания помогут археологам точно определить историческое прошлое Земли в целом. Да, я прекрасно понимаю, такой подход нанесёт несокрушимый удар по псевдонаучному миру. Миру придуманных диссертаций и высосанных из пальца гипотез. Миру, к которому принадлежу и я. Но другого пути нет!».
Щетинин перевернул вторую страницу и увидел, что последний лист исписан не размашистым, крупным почерком академика Колодникова, с которым он успел познакомиться ранее в высланном через интернет-файле, а мелким, быстрым, к тому же шариковой ручкой, ещё незнакомым ему почерком.
«Сергей Викторович, — гласил текст письма, — я не стал оставлять весь текст доклада, который Иван Иннокентиевич собирался огласить на закрытом Пленуме ЦК. И не потому, что есть что скрывать. Вы фактически обо всём знаете. Я оставил эти две странички вступления только для того, чтобы вы сами убедились, насколько Колодников был готов к решительной борьбе. Мало того, там, в Москве, академика уже ждали с этим докладом. И его собирались поддержать. А теперь подумайте, Сергей Викторович, над вопросом: что смогло не просто изменить мнение и убеждение академика Колодникова, а и принудить его покончить с жизнью?
Каждый ученый несет ответственность за свое открытие перед человечеством. Иван Иннокентьевич увидел воочию результат своей ошибки. И принял то единственное решение, которое посчитал наиболее правильным».
«…рирует не только пол, но и стены с потолком. Я до сих пор ощущаю дрожь гранита — своеобразное недовольство бонке. Покрытый мхом, уставший за тысячелетия от одиночества курган,
…морье. Их этих трёх бонке один мог быть в рабочем состоянии. Хотя „мой гранитный друг“ в этом особо уверен не был. Китайским объектам повезло больше. Ударная волна задела их по касательной, а потому целыми и невредимыми у них остались четыре. Все мои аргументы о том, что сейчас, в нынешней политической обстановке, никак невозможно посетить Китай, а уж тем более его центр, для бонке стали только дополнительным раздражителем. Пол сн… тихла. Я понял: спорить с этой гранитной махиной бесполезно. Но мне было неприятно от одной мысли, что меня хотят использовать. И потом, бонке наотрез отказывался сказать мне, зачем ему контакт с другими бонке? В ответ на все мои вопросы гранитный зал реагировал однообразно: давил своей мощью на меня. Сжимал стены, сдвигал пол и потолок, создавая в моей голове чувство паники и кошмара, будто меня вот-вот раздавит. Я попы…
…ело Юрки стало ещё тяжелее, чем было раньше. Казалось, будто оно весило все триста килограмм. Я попытался сдвинуть его с места, но у меня ничего не вышло… нужден был дать согласие на помощь в организации контакта. Только после этого я смог вынести тело друга из холодного гранитного помещения.
На свежем воздухе мне стало плохо. Стошнило. Голова долго кружилась, ноги вмиг сделались ватными. Один из провожатых протянул мне флягу. Я сделал из неё один глоток и закашлялся: напиток оказался крепким горьким, вязким на вкус, настоем. Однако спустя некоторое время мне действительно полегчало, и я смог… ешил остаться с ним.
Постоянно ощущаю угрозу, только не могу понять от кого? Отмечаю, как во мне происходят изменения. При желании могу услышать то, что происходит в нескольких десятках метров от меня. Закрыв глаза и не покидая палатку, могу вознестись над лагерем. Не мысленно. А именно моё второе „я“, которое приобрёл в бонке и которое осталось со мной. Брожу по всему лагерю, подглядывая и подслушивая, при…
…ужно уходить. Угроза рядом. Никто в лагере не знает о бонке больше меня. Им нужен я. И только я. Это страшные люди. Я чувствую их в сером тоне. Бесцветном и холодном. Они здесь будут через двое суток. Без меня с лагерем ничего не случится. Со мной погибнут все. Уйду я — стронется с места и лагерь. Мохэ умеют заметать следы. Главное, покинуть это место и уйти как мо…».
Зуммер телефона вывел Щетинина из дремоты. Лёгкое покачивание лодки убаюкало Серёгу, и он поначалу даже не смог сообразить, что у него вибрирует в кармане.
— Да, дядя Вилен.
— Спишь? — донёсся далёкий, звонкий дядькин голос.
— Да нет. Так…
— Нашёл время. Что у тебя?
— Еду на Гилюй. Через полчаса буду на месте, в лагере.
— Слава богу, успел. — На том конце невидимого провода слышалась встревоженность. — Запел твой Терёхин. Ещё в машине. Забздел, решил, будто мы его в «контору» везём. Сразу всё на диктофон вылил. Но не это главное. Слушай внимательно…