Пропавшая икона
Шрифт:
— Обычно вы не бьете головой других. Во всяком случае, я так думаю.
— Ох! — воскликнула Валентина Николаевна, и в этом возгласе слились и разочарование, и порицание.
— Это была самозащита, — сказал Королев.
— Вы хотите сказать, что тот человек начал первым? Ну да, конечно, — сказала она, недоверчиво качая головой. — Я не впервые с таким сталкиваюсь.
Королеву захотелось залезть под одеяло с головой и сделать вид, что соседей в комнате нет.
— У нас что, гражданин уже не имеет права на уединение? Я, конечно, как и все, за коллективизм, но
Валентина Николаевна с пониманием улыбнулась, сделала движение, которым военные обычно сопровождают слово «Есть!», и закрыла за собой дверь. Королев посмотрел на Бабеля.
— А вы? Можете оставить меня хотя бы на пять минут?!
— Конечно, — сказал Бабель, придвигая к кровати стул и усаживаясь на него.
— И? — вопросительно посмотрел на него Королев.
— Что «и»? Вы хотите услышать, что у меня для вас есть, или нет?
Королев задумался и показал на окно.
— По крайней мере, дайте мне хотя бы минуту, чтобы переодеться.
— Вы что, стесняетесь? Знаете, я ведь тоже был в армии. И поверьте, в кавалерийском полку, где я служил, не было места для излишней скромности.
— Пожалуйста, посмотрите на улицу, Исаак Эммануилович. Прошу вас.
Бабель буркнул что-то себе под нос, поднялся и с явно недовольным видом направился к окну.
Королев спустил ноги на голый дощатый пол. От этого у него немного помутилось в голове, и он учащенно задышал. Он взглянул на Бабеля, который с интересом наблюдал за ним.
— У вас лицо вдруг побелело. Интересно, я никогда такого не видел. Прямо на глазах. Вы были совсем другим буквально пару минут назад.
Королев махнул рукой.
— Я в порядке, — сказал он неуверенно. — Просто смотрите в окно, если вам не трудно.
Если показать свою слабость, закончится тем, что этот чертов писака примется описывать его обвислый зад в одном из рассказов, которые печатает в журнале «Новый мир». Все-таки у любого гражданина должно быть право на личные моменты, как бы остро ни стоял вопрос с жильем.
Капитан дотянулся до стула, оперся на него и встал. И сразу почувствовал прилив крови к ногам. Он немного постоял, собираясь с силами, и сделал пару шагов к шкафу.
— О-о, да вы совсем плохо выглядите! Может, вам все-таки нужна помощь?
Все усилия Королева были направлены на то, чтобы побороть приступ тошноты и удержать содержимое желудка. Говорить он не мог. Он был даже не в силах повернуть голову, чтобы бросить на назойливого очкарика негодующий взгляд, поэтому просто отмахнулся, надеясь, что этого жеста будет достаточно и Бабель больше не станет донимать его расспросами. Он сделал последний шаг, уперся в дверцу шкафа руками и прижался щекой к приятному холоду полированного дерева. Запах лака немного взбодрил его, и Королев почувствовал, как возвращаются силы. Он стянул с себя свитер, расстегнул пуговицы на брюках, и одежда кучей упала к его ногам.
Он достал свою последнюю чистую рубашку, с трудом просунул руки в рукава и застегнул несколько пуговиц. Потом он достал другие брюки, облокотился о стену, с трудом надел их и натянул подтяжки на
— Вот так-то лучше.
— Я, кажется, просил вас смотреть в окно.
— Я писатель, и как любому мастеру пера мне интересно наблюдать за такими моментами. Как вы шли, как надевали рубашку, какой у вас был цвет лица. Я мысленно записываю все это у себя в голове.
Королев попытался выразить все свое негодование одним взглядом, но это оказалось выше его сил.
Он тяжело уселся на стул.
— Так что вам удалось узнать?
— Боюсь, немного. Человек, с которым я говорил, знал Миронова, но смог сказать мне только одно: Миронов работал в седьмом отделе. А в наши дни интересоваться работой седьмого отдела небезопасно.
— Седьмой отдел?
— Раньше он назывался иностранным отделом.
— Понятно, — ответил Королев.
Об иностранном отделе если и говорили, то только шепотом. Он знал, что этот отдел отвечал за разведывательные операции Советского Союза за рубежом. Эти ребята отличались беспощадностью и сверхсекретностью. В этом они переплюнули даже НКВД. Да-а, интересно…
Иностранный отдел теряет человека тогда же, когда обнаруживается труп американки, и в это же самое время половина Москвы занимается поисками иконы, которая, вполне возможно, уже направляется к границе Штатов.
— Сейчас ведь идет чистка, — сказал Бабель. — Конечно, это не новость, но все чекисты сильно нервничают.
— На днях на Петровке убрали статую Ягоды. Просто превратили ее в пыль.
— Говорят, его со дня на день арестуют. А пока он сидит у себя в кабинете и ни один его телефон не звонит. Он бродит как привидение по коридорам комиссариата, и все делают вид, что не замечают его. А всего несколько недель назад он считался самым страшным человеком в России. Если он упадет, то потащит за собой других. Поэтому чекисты засуетились и делают все, чтобы не попасть в молотилку вместе с ним. Это снова наталкивает меня на мысль о Грегорине.
— Что вы о нем узнали?
— Он не в ладах с грузинами, несмотря на то что сам грузин, пусть даже наполовину. Его отец был русским. Но грузины его не любят. У меня есть подозрение, что еще в Тбилиси он наступил кое-кому на мозоль. Кроме того, он протеже Ягоды, а у того самого земля горит под ногами. Хотя Ежов вроде благоволит к нему, и ему может повезти, даже если грузины возьмут верх. А скорее всего, так и будет. Знаете, они близки к Сталину — поют одни и те же песни. Похоже, в конце концов они победят.
— У меня сложилось впечатление, что он работает по указанию самого Ежова, а то и еще кого-то повыше.
— Возможно, вполне возможно. Но мне кажется, что он далеко не в выгодном положении. Хотя прямо сейчас ему ничего не угрожает. Иными словами, он в таком же положении, как все.
— Что-то еще раскопали для своих записей в ящике?
— Я бы сказал, в секретном ящике. — Бабель поднялся с подоконника, на котором все это время сидел, и потянулся. — Надо немного попис'aть перед учениями. Они начнутся после обеда. Кто знает, смогу ли я снова держать ручку, после того как проведу полчаса в противогазе.