Пропавшая кузина
Шрифт:
Граф и доктор открыли частую пальбу из двух карабинов, швырнув на дорогу сразу троих разбойников — двух неподвижно валяться, фонтанируя кровью, и еще одного корчиться, держась за живот, но еще двое успели-таки добежать. Слева раздался характерный посвист кнута, дикий визг и выстрел, но мне было не до того.
Лошади, испугавшись нападения, слегка двинулись, повозка чуть тронулась, однако же и этого мне хватило, чтобы упасть задницей на сиденье. Так что выпад вилами, исполненный длинным жилистым мужиком, пришлось отбивать ногой, одновременно доставая из ножен шашку. Махнув ею, я провел своему противнику экстренную, а потому и не очень аккуратную, ампутацию кисти левой руки и прекратил его бестолковую
Альберт с доктором Грубером проверили кюветы, никого там не обнаружили и вернулись к повозке. Герхард осматривал свое транспортное средство и лошадей, не особо злобно ругаясь по поводу необходимости латать верх, я пошел осматривать убитых разбойников. Именно убитых — живых не осталось. Потыкав шашкой того, который получил пулю в живот, я убедился в его смерти, а внимательно его оглядев, понял, что пуля пробила ему печень. Тот, кого задело дробью из мушкетона, тоже уже помер — две крупных дробины в горло с жизнью не совмещаются. Еще один хрипел и подергивался с простреленной грудью, но видно было, что это ненадолго. М-да, надо учиться владеть огнестрелом — пока я своей шашкой покончил всего с одним, Альберт и доктор Грубер перестреляли шестерых.
Я от души выругался, естественно, по-русски, но Альберт сообразил, что я чем-то недоволен.
— Ты что, Алекс? — недоуменно спросил он. — Мы же отбились, положили их всех! Победа!
— Вот именно, что всех, — мрачно подтвердил я. — Допросить некого. И дерево это стаскивать с дороги самим придется.
Доктор Грубер внимательно на меня посмотрел и легким кивком изобразил одновременно одобрение и разочарование. Как ему такое удается, Бог его знает! Но я, кажется, понял доктора правильно — то, что я верно оценил обстановку, ему понравилось, а то, что этого не сделал Альберт, доктора явно огорчило. Интересно, доложит он папаше Альберта, что сынок так протупил? Доложит ведь, немецкая его душа, еще как доложит! А вот о том, что и сам не догадался стрелять разбойникам в ноги, доложить почти наверняка забудет…
— Что, Герхард, не каждый день с двумя графами вместе бревна ворочать приходится? — подначил я нашего кучера, когда этот здоровенный малый, доверив доктору Груберу присмотреть за лошадьми и повозкой, впрягся с нами в работу. Силушкой баварца Господь не обидел, и участие Герхарда стало залогом успеха нашего дела — дерево на обочину мы оттащили довольно быстро и не так чтобы уж очень при этом запыхались.
— И то правда, ваша милость, — широко улыбнулся Герхард, не забыв, однако, поклониться, — кому рассказать, так и не поверят.
Да, жаль, фотографию тут еще не изобрели, а то бы, честное слово, сделал фото мужика между двумя графьями да и подарил ему на память, еще с автографами. Чтобы в пивных верили его рассказам, пусть бы он и привирал слегка, как же без этого-то…
Эпическая битва, принесшая нам славную победу, состоялась недалеко от деревни Фильсхофен, потому и поставить в известность о случившемся следовало местного бургомистра. До него, правда, пришлось еще добираться на другой конец деревни, а она оказалась неожиданно большой. Обладатель роскошной совершенно седой, аж белой, бороды Францль Липперт никакой радости от свалившегося на него известия, ясное дело, не выразил, но орднунг есть орднунг — отправился с нами на осмотр места происшествия.
— Дурной Фердль, — опознал бургомистр одного из мертвецов. — Не наш он, из Айденбаха, к нам сюда к подружке своей бегал, Агнете Крампль, такой же дурехе. Дураком жил, дураком и помер. Остальных не знаю, не видел никогда. В полицию-то сообщите?
— Конечно, — подтвердил Грубер.
— Эх, конечно-то конечно… — тяжко вздохнул бургомистр. Перспектива общения с полицией его, кажется, не особо радовала. —
…В Пассау мы въехали почти сразу после полудня. Небо так и не прояснилось, но хотя бы перестало моросить. Где здесь покормить лошадей, Герхард знал, так что довез нас до гостиницы и собрался в обратный путь. Мы все втроем скинулись и прибавили ему к оговоренной оплате, тепло простились, и занялись своими делами. Плащи Макинтоша, как нам удалось выяснить на собственном опыте, защищали от дождя, а не от сырости как таковой, поэтому перед обедом пришлось сменить одежду, переодевшись в сухое, а отсыревшие вещи отдать на просушку. Отдав должное обеду, мы направились в полицию. Правду говоря, предвидение мое подсказывало, что успеха наш поход иметь не будет, но действительность оказалась даже еще хуже.
Началось с того, что нас промурыжили больше часа, прежде чем господин полицмейстер фон Прюлль изволил оторваться от чрезвычайно важных дел и уделить нам толику своего драгоценного внимания. Выслушав с непроницаемым лицом наш вопрос, толково изложенный доктором Грубером (о засаде на дороге доктор также рассказал), фон Прюлль сухо отметил:
— Да, про нападение разбойников мне только что доложили. Я распорядился отправить людей в Фильсхофен. Это, несомненно, очень удачно, что вам удалось отбиться. Что же касается исчезновения баронессы фон Майхоффен…
— Похищения, — поправил Альберт.
— Исчезновения, экселленц, именно исчезновения, прошу меня простить, — фон Прюлль неубедительно попытался изобразить вежливость, хотя на его длинном и как будто высушенном лице явственно читалось адресованное нам пожелание отправиться ко всем чертям. — Никакое похищение пока не доказано и даже не обнаружено. Так вот, что же касается исчезновения баронессы фон Майхоффен, то я бы убедительно попросил вас не предпринимать каких-либо самостоятельных действий. Закон и порядок в Пассау охраняет городская полиция и проведение расследований есть ее исключительная прерогатива. Разумеется, я незамедлительно вас извещу, как только в деле появятся новые проверенные сведения. На этом прошу меня простить, но служебные дела не терпят отлагательств.
Да-а-а… Вот интересно, что именно фон Прюлль на нас вылил — ушат холодной воды или ведро помоев? Что-то мне кажется, на второе это походит больше…
— Ну как, доктор, вы по-прежнему полагаете необходимым доверяться полиции? — ехидно поинтересовался я, когда мы вернулись в гостиницу.
— Хм, — доктор не сразу нашел, что и ответить. — Полицмейстер фон Прюлль формально абсолютно прав, но с полицмейстером фон Штеккеном взаимодействие получалось намного лучше.
Дипломат прямо… Но прав же, с ландсхутской полицией было что лучше, то лучше. Проблема, однако, состояла не в этом, а в том, что с фон Прюллем никакого взаимодействия вообще не просматривалось — ни сейчас, ни, как подсказывало предвидение, в будущем. Этот будет действовать сам, один, ну, если не считать, конечно, его подчиненных. Или… Да, или не будет. Не в том смысле, что не будет действовать один, а в том, что не будет действовать вообще. Не видел я в этом фон Прюлле никакого желания искать Катарину фон Майхоффен. И вот это мне очень и очень не нравилось.
Мне вообще сейчас много чего не нравилось. Не нравилось, что на нас напали. Не нравилось, что ни Альберту, ни доктору Груберу не пришла в голову здравая идея пострелять по ногам. Не нравилось, что из-за кровожадности доктора и Альберта мы так и не узнали, что это было — выходка обычных разбойников или попытка не пустить нас в Пассау. Не нравилось, что этого, похоже, не поняли мои партнеры. А уж как мне не нравился лично полицмейстер фон Прюлль, вообще скромно промолчу.
Тему о смысле нападения на нас я поднял за ужином.