Пропавшая ватага
Шрифт:
– Добрая английская песня! – расчувствовавшись, одобрительно бросил дядюшка Дик.
Фогерти усмехнулся:
– К вашему сведению, это сэр Джефри Чосер, мой дорогой друг. Отрывок из «Кентерберийских рассказов».
– Бывал я как-то в Кентербери, – узколицый шкипер Эндрю Уайт мечтательно прищурился. – Вот там, скажу я вам, девки!
– Здешние девки ничуть не хуже, – меланхолично заметил лекарь-палач. –
– Господа хотят девочек? – услыхав разговор, услужливо осведомился харчевный служка – все тот же румяный молодец.
Дядюшка Дик обернулся:
– Чего-чего?
– Гулящих, говорю, позвать? Настало время?
– А давай! – весело махнул рукой канонир. – Трех давай, зови. На всех! Я нынче угощаю!
– Чем платить будете, уважаемый господин?
– Вот, перстень. Пять фунтов за него отдал, клянусь святым Павлом! Хватит?
– Кольцо – это мне за услуги, а еще и гулящим надо.
– Не обидим гулящих! Да не в первый здесь. Зови!
– Тогда прошу покорно – в покои. Я покажу.
– Да мы и так знаем.
Молодец все же проводил желающих слегка развеяться посетителей на второй этаж, «в терем», толстяку Флемингсу даже помог подняться по лестнице.
– Вот и покои, господа. Прошу!
– Всегда говорил – однако, дороговаты здесь девы, – пробурчал себе под нос шкипер.
Фогерти обернулся:
– Так местному церковному владыке тоже надо дать, на церковь пожертвовать, задобрить. Чтоб косо не смотрел, не ярился.
– Ла-адно, Джеймс. Еще поглядим, какие здесь нынче девки!
Разведя гостей по покоям, румяный молодец подошел к неприметному старичку в черной скуфейке, скромненько сидевшему в уголке, на лавке. Поклонился, незаметно протянул перстень.
– Ну, что там, Феденька? – сверкнул глубоко запавшими очами старик.
– Гости аглицкие, дядько Федот.
– Знамо дело, аглицкие, – старче ухмыльнулся беззубым ртом. – Каких же иных взять?
– Денег при них особо нету, – шепотом зачастил молодец. – Однако кафтаны добрые, еще и обувка…
– Обувку басурманскую мы здесь не продадим! – дядько Федот сурово нахмурился. – Кафтаны – тоже. Если перелицевать токмо… Еще что молвишь?
– У цыганистого серьга золотая в ухе, опять же, колечки…
– Хватит, – причмокнув, оборвал старик. – К тем вон присмотрись. Обозники из самой Москвы… ишь, как серебришко мечут! Их нынче и пощупаем, с англицкими же немцами подождем – кораблишко их, похоже, тут надолго застрял. Да еще неизвестно, как новый государь к ним? Может, так же, как и батюшка его, покойный царь Иоанн Васильевич, земля ему пухом – со всей душою. Ненадобно пока гостей аглицких обижать. Обождем. А вот с обозниками – сладим. Гли-ко, там уж по пятому бочонку пошло!
Аккуратно повесив камзол на спинку грубо сколоченного полукреслица, Фогерти отцепил шпагу, прислонил ее рядом, в углу, чтоб всегда была под рукою, и, сбросив туфли, развалился на ложе. В небольшое, затянутое грязноватой слюдою оконце игриво бил солнечный лучик, отражаясь в золотом, с крупным синим сапфиром, перстне, который лекарь лет пять тому назад, будучи офицером в армии Франциска Алансонского, выиграл в карты у одного священника. Хороший был перстенек,
В дверь осторожненько проскреблись:
– Могу я войти, сэр?
Все здешние портовые шлюхи – «гулящие», как их называли – с недавних пор пусть кое-как, но все-таки болтали по-английски.
– Заходи, заходи, не заперто, – отбросив галантность – какие, к черту, сантименты с портовой девкой? – отозвался Фогерти. – Вот ложе. Одежку свою можешь повесить на кресло.
– Я на скамью положу.
Вошедшая быстро разделась, сбросив с себя верхнее теплое полукафтанье и длинное платье из серой ткани, называемой на местном языке – пестрядь.
К приятному удивлению англичанина, гулящая оказалась вполне себе симпатичной, фигуристой, может быть, лишь слегка тощеватой. Но это даже и хорошо, что не толстая, тут, в дикой Московии, почему-то в чести жирные толстухи с ляжками, словно свиные окороки. Миленькое белое лицо, слегка тронутое веснушками, большие серо-голубые глаза, рыжие вьющиеся волосы, коротко, до плеч, обрезанные. Видать, бедолага попала-таки в облаву, что время от времени устраивали на падших девок местные церковные иерархи. Впрочем, и простые прихожане, «посадские», вполне могли устроить подобную травлю, неизвестно, правда, из каких побуждений – то ли из зависти, то ли из ненависти, что девки эти живут не как все, а скорее всего, просто желая выслужиться перед властью, в иные душевные порывы Фогерти, циник по природе, не верил и был в этом прав.
– Вы как хотите, сэр, чтобы я вас сама раздела… или разденетесь сами?
Усевшись рядом, нагая проказница обняла лекаря за шею, озорно заглянув в глаза.
– Ну, если так хочешь, раздень…
– Закройте глаза, сэр. Уверяю, вам так будет приятнее.
Джеймс послушно зажмурился. Интересно было – что придумает местная рыженькая гетера?
Ах, вот так… Нд-а-а… Однако! Ох…
Не в силах больше терпеть, англичанин повалил девчонку на ложе и, немного поласкав грудь, навалился, чувствуя, как все происходит слишком уж быстро, быстрее, чем нужно бы… Хотя…
– У нас с тобой еще много времени, верно? – улыбнулся Джеймс.
– О, конечно, сэр… Только нужно будет…
– Я заплачу, не сомневайся. Как мне тебя называть?
– Зовите Анной.
– Анна, я бы хотел заказать сюда вина. Такое возможно?
– Я скажу Феденьке…
Вскочив с ложа, юная гетера как-то бочком протиснулась к креслу и, живо накинув платье, точнее сказать, длинную, до самых пят, рубаху, выглянула в дверь, крича что-то по-русски – видно, звала пресловутого «Феденьку».