Пропавшая весной

Кристи Агата

Лицо мистера Шерстона застыло, он пустыми глазами посмотрел на мальчика.

– Ты же нам рассказывал! – не замечая растерянности своего отца, восторженно вопил мальчонка. – Пусть послушает и миссис Скудамор. Ей будет очень интересно! Как один надзиратель говорит другому надзирателю, а тот ему отвечает…

Мистер Шерстон в глубочайшем смущении взглянул на Джоанну.

– Чарльз, расскажи, мы все тебя просим! – вмешалась миссис Шерстон. – Это в самом деле весьма забавная история. Миссис Скудамор с удовольствием послушает ее.

С недоумением посмотрев на жену, мистер Шерстон все же начал рассказывать

свою тюремную историю. Она в самом деле оказалась очень забавная, хотя и не настолько, насколько можно было ожидать, глядя на смеющихся ото всей души, хватающихся за животы мальчишек. Джоанна тоже улыбнулась один или два раза, но скорее из вежливости, потому что, по правде говоря, она была просто шокирована рассказом мистера Шерстона. Позднее, когда Лесли поднялась, чтобы проводить ее, Джоанна остановилась на лестнице и обернулась к хозяйке дома.

– Я не могла себе представить… – негромко сказала она на ухо миссис Шерстон. – Выходит, дети все знают?

Лесли тоже остановилась и с недоумением посмотрела на Джоанну. «Неужели она такая толстокожая?» – подумала Джоанна, встретив ее непонимающий взгляд.

– Все равно они когда-то узнали бы, – ответила Лесли. – Разве не так? Пусть уж лучше узнают все сразу. Так проще.

– Да, так проще. Но мудрее ли? – возразила Джоанна. – Ранимая душа ребенка может при этом получить неизлечимую травму, от которой пострадают идеальные представления о жизни, так необходимые в юном возрасте!

Лесли хмуро ответила, что ее парни не такие уж идеалисты и недотроги, какими кажутся. Гораздо хуже было бы, сказала Лесли, если бы она скрыла от них, а потом они узнали бы обо всем из чужих уст, которые всегда готовы прибавить то, чего не было.

Лесли махнула рукой в замысловатом жесте и добавила:

– Все эти тайны, все шепотки за спиной… Нет, это гораздо хуже, чем открыто услышать и пережить один раз. Когда они в первый раз спросили меня, куда ушел их папа, я решила, что лучше сразу рассказать им все как есть. Я так и сделала. Рассказала, что он украл деньги из банка и за это его посадили в тюрьму. В конце концов, теперь они знают, что такое воровство и что за него бывает. Между прочим, наш Петер тоже привыкал потихонечку таскать варенье из погреба и брать с собой, когда ложился спать. Если бы его привычка развилась, то, став уже взрослым, рано или поздно попал бы в тюрьму. Это же совершенно очевидно!

– Все равно! Как так можно позволять ребенку смотреть на родителей сверху вниз, тогда как они должны смотреть на них снизу вверх? – недоумевала Джоанна.

– Да они вовсе не смотрят на него свысока! С чего ты взяла, Джоанна? – удивилась Лесли. – На самом деле они просто очень жалеют его, хотя в то же время очень любят послушать его рассказы о тюремной жизни.

– Все равно, я уверена, что так обходиться с детьми не хорошо. – поджала губы Джоанна.

– Ты в самом деле так думаешь? – спросила Лесли, внимательно посмотрев на Джоанну. Немного помедлив, она продолжала: – Нет, не может быть. Ты не такая ханжа, как хочешь показаться, Хотя, может быть, ты отчасти права, в самом деле в этом нет ничего хорошего. Но для Чарльза так лучше. Если бы ты видела, каким он вернулся оттуда! Он возвратился такой поникший, такой униженный, как побитая собака! Я просто

не могла этого вынести! И я подумала, что помочь ему удастся лишь одним способом – воспринимать все, что произошло, насколько можно естественно. В конце концов, нельзя же человеку смириться с тем, что трех лет его жизни, пускай и очень печальных и тяжелых, не было совсем! Уж лучше, я считаю, принять все как есть и отнестись к этому спокойно.

Да, такова Лесли Шерстон, с жалостью подумала Джоанна, небрежная и расхлябанная, даже не имеющая представления о тонких оттенках чувств! Бесхребетная натура, которая всегда выбирает путь наименьшего сопротивления.

И все-таки Джоанна отдавала должное Лесли Шерстон: она оказалась по-настоящему верным другом своему мужу.

– А знаешь, Лесли, я в самом деле считаю, что ты поступила совершенно правильно! – вдруг с чувством сказала Джоанна. – Ты верно сделала, что не пожалела усилий и упорно трудилась, чтобы дела, шли хорошо, пока Чарльз… Пока его не было дома. И Родни, и я сама – мы часто вспоминали о тебе.

Лицо Лесли осветилось грустной улыбкой. Прежде Джоанна не замечала у Лесли такой унылой улыбки. Наверное, похвала Джоанны смутила бедную женщину.

– Родни тоже… Он тоже вспоминал обо мне? – сдавленным голосом произнесла Лесли. – Как он поживает?

– Очень занят, бедненький! Он так много работает, – вздохнула Джоанна. – Я каждый раз повторяю ему, чтобы он брал время от времени день для отдыха.

– Наверное, это не так легко, – сказала Лесли. – В его деле, как и в моем, чтобы заработать хоть что-нибудь, надо трудиться не покладая рук целый день. Не так уж просто выделить среди недели свободный день, чтобы как следует отдохнуть.

– Совершенно верно! – с радостью закивала Джоанна – Именно так, должна тебе сказать. Родни такой добросовестный работник!

– Да, надо работать целыми днями напролет, – повторила Лесли.

Она медленно подошла к окну и остановилась, устремив глаза вдаль, над вершинами яблонь в саду.

Что-то в фигуре Лесли показалось Джоанне необычным. Лесли всегда выбирала себе просторные платья, но даже и в таком платье…

– Боже мой, Лесли! – воскликнула удивленная до крайности Джоанна. – Да ты никак…

Лесли обернулась, посмотрела долгим взглядом в глаза другой женщины и медленно кивнула.

– Да, – тихо произнесла она. – Думаю, в августе буду…

– Ох, моя дорогая!..

Джоанна не находила слов. Она вдруг очень расстроилась, сама не зная почему.

И тут Лесли разразилась страстной речью. Это было так неожиданно, что Джоанна даже растерялась. Теперь перед Джоанной стояла совсем другая женщина. От былой апатичности не осталось и следа. Она напоминала Джоанне обвиняемого, который с отчаянием и страстью ведет перед судом свою защиту.

– Чарльз так переменился, когда узнал о ребенке! Совершенно переменился! Ты понимаешь? Я не могу передать, как он обрадовался. Для него это стало своего рода символом того, что он – не какой-нибудь отверженный, которого чуждаются нормальные люди, а такой же человек, как и все остальные. Он понял, что все вокруг то же самое, как и прежде. Он даже попытался бросить пить, когда узнал о ребенке.

Голос Лесли звучал так страстно, так убедительно, что Джоанна не сразу постигла смысл последней фразы.