Пропавшее сокровище. Мир иной
Шрифт:
Рядом со Стрелецким стояли Тася и Волошин. Они тоже слушали эту чарующую тишину, вдыхали сладкие и горькие запахи трав, следили за меркнувшим заревом заката. Но они не видели того, что видел на этом холме старый профессор.
Стрелецкий заговорил тихо и торжественно, как сказитель древних былин…
…По реке по Шексне, с Волги-матушкиВстречь воде, меж лугами зеленымиВыгребают суда государевы,Идут барки высокие, новые,Пологами цветными прикрытые.ВСтрелецкий умолк. Он глядел на маленькую церковь Иоанна Предтечи, высившуюся на холме среди юных, радостных берез.
— Вот здесь, в этой церкви, четыреста лет назад стоял гробик первого сына царя Ивана Васильевича, младенца Дмитрия, умершего в пути, когда молодой Грозный с царицей Анастасией предприняли путешествие из Москвы на далекий север, сюда, в обитель Кирилла Белозерского… Я прочел вам сейчас отрывок из старинной былины «Кириллов езд», которую нашел в пыльных архивах монастыря. Неизвестный автор в этой былине подробно описывает путешествие Ивана Васильевича и его молодой жены Анастасии Романовны…
— Анастасия… — прошептала Тася. — Ее тоже так звали… Ваня!
Волошин взглянул на нее:
— Я, Настенька!..
— Как имя вашего отца?
— Его зовут Василием, — просто ответил Волошин. — А что?
— Ничего… Я так…
«Иван и Анастасия… Государь Иван Васильевич и его молодая жена Анастасия…»
Мысль Таси заметалась, как птица в тенетах, но ее сковал ровный голос Стрелецкого, прирожденного лектора, превратившегося вдруг на чудесной лужайке романтического монастыря в сказителя былин о седой старине. В далеком прошлом Тася увидела…
Это было четыре века назад, на закате солнца… Множество цветных парусов еще трепетали на расписных барках флотилии, бросившей якоря у стен Сиверского монастыря. Самая большая барка, с царским шатром на палубе, пристала к берегу, и по мировой сходне ее, покрытой ковром, сошел молодой Грозный. Был он ростом почти высок, но не долговяз и одет просто. Большие карие глаза смотрели строго, даже сурово… Под благословение к толстому, багроволицему игумену Иван подошел быстро и деловито. Затем поднял голову. С трудом разжав губы, вымолвил:
«Горе у меня, отче…»
Игумен прислушался к рыданиям Анастасии Романовны в царском шатре на барке и ответил, тяжко вздохнув:
«Гонцы донесли печальную весть, государь… Молиться надо… Господь тебя, как святого Нова, испытывает…»
«Воля
Он скрипнул зубами. Затем, оборотясь каменным лицом в ту сторону, откуда прибыли его барки, хрипло крикнул:
«Ан нет! Не бывать тому!.. А старую суку Ефросинью я сюда, в Горицкую обитель, пошлю да в келью под замок посажу!..» [7]
Игумен молчал.
«Перенеси, отче, новопреставленного младенца Дмитрия во храм Иоанна Предтечи и сегодня же отпевание учини», — приказал Иван и пошел к монастырской стене, за которой уже были возведены для него и для свиты деревянные хоромы…
Профессор Стрелецкий привстал и показал на трехъярусную стену, за которой плескались воды озера:
7
Иван Грозный действительно сослал впоследствии в Горицкий женский монастырь княгиню Ефросинию Старицкую, представительницу боярской оппозиции Грозному; будучи уличена в новом заговоре, княгиня Старицкая по приказанию Грозного была утоплена в Сиверском озере.
— Вот здесь стояли те хоромы, и сюда же с барки царской были перенесены кованые сундуки с ценной кладью. А ведал захоронением тех сундуков друг и наперсник царя боярин князь Иван Дмитриевич Бельский, человек ловкий и сметливый… О том повествует старинная былина…
И вновь Тася погрузилась в видения прошлого. Она ясно видела суровое лицо молодого царя и тоскующие, заплаканные глаза Анастасии Романовны; как сквозь сон слышала Тася тихий голос Стрелецкого:
У царевича гробика малогоПлачет горько Настасия.Нет ей радости в детках ниспосланных:До годочка не выжила Аннушка,Померла осьми месяцев МарьюшкаИ прибрал бог царевича малого,Дорогого сыночка Димитрия.По родителе князе наследника…Тася видела их обоих, Ивана и Анастасию. Они сидели рядышком вот здесь, подле этой церкви, где стоял маленький гробик… Он гладил ее по темным волосам и ласково говорил:
«Не горюй, Настенька!.. Мы с тобой молодые, будут у нас еще детки. И сыночек будет…»
«Жалко его, Ваня!.. — отвечала заплаканная молодая женщина. — Какой он пригожий был! Глазки большие, как у тебя… И агунюшки уже кричал, вспомни…»
А тихий вечер окутывал тенью эту грустную пару… И горькой полынью пахло тогда так же, как пахнет сейчас… Нет лишь скорбного пения иноков и не слышны слова торжественной молитвы.
А Волошин видел другого царя Ивана. И этот другой Иван ходил с игуменом по монастырю, все оглядывал хозяйским взглядом, все примечал.
«А почему у тебя, отче, над могилами сосланных бояр Воротынских да Шереметьевых великие храмы стоят?»
«Доброхотными даяниями вдов боярских сооружены, государь», — елейным голосом отвечал игумен.
«Ишь ты! — загремел молодой царь. — Даяниями вдов?… А над могилкой святого Кирилла, премудрого старца, коий обитель сию основал, ветхая часовенка стоит!.. Гоже ли так, отче?…»
«Негоже, государь, — поспешно согласился игумен. — Воздвигнем храм великий…»
«То-то! А ту кладь, что Бельским в погреба монастырские захоронена будет, береги, отче, как свою голову. Она у тебя одна, и клад тот у меня один… Вник?…»
«Вник, государь…»
«Здесь у вас нет бояр, ворогов моих, обитель сия не горит, и дикий татарин в ваши леса не заходит…»
В представлении Волошина игумен был в эту минуту похож на завхоза, которому молодой, но очень расчетливый директор предприятия поручает хранение остродефицитных материалов. Завхоз понимает, что хранение этих материалов принесет ему, завхозу, много хлопот, и потому выслушивает наставления начальства без всякого энтузиазма…