Пропавшие среди живых. Выстрел в Орельей Гриве. Крутой поворот. Среда обитания. Анонимный заказчик. Круги
Шрифт:
Корнилов посмотрел на часы. Было без десяти восемь. Спросил Аникина:
— Какой электричкой они ехали?
— Пятнадцать десять.
— Домой в Ленинград жена звонила?
— Несколько раз звонила, не отвечает телефон. Жена всех знакомых на ноги подняла.
— Никаких примет этого человека Колокольников своему знакомому не передал?
— Он незаметно показал ему этого человека… Только знакомый… — Аникин безнадежно махнул рукой. — К утру, может, проспится. А может, и нет. Пьян в стельку.
Корнилов вспомнил свой разговор с Колокольниковым,
— Что, хотите делайте, а этого пьянчужку через час на ноги поставьте! — разозлился Корнилов. — Пригласите врачей! Они знают, как с алкашами обращаться. Нашатырь, пару клистиров… Понятно?
— Понятно, товарищ полковник, — сказал Аникин.
— Петр Андреевич, распорядись вызвать в отделение «скорую». Лейтенант меня сейчас к завсберкассой проводит и вернется. И пусть едет с врачами к свидетелю. Адрес–то знаете?
— Так точно.
— Скоро сюда подойдет Бугаев. От профессорши вашей…
— От Блошкиной, — напомнил Замятин.
— Вот–вот! Введите его в курс дела. Пускай позвонит на Литейный. Поднимет ребят на поиски Колокольникова. Машину для него найдете?
— Найдем, — кивнул Замятин.
— А то пускай меня дождется, — Корнилов тяжело поднялся с кресла. — Поехали, лейтенант.
11
— Вот ее дом, — показал Аникин на стоящее в осадку желтое четырехэтажное здание с эркерами. — Квартира семь. Третий этаж. Живет с мужем и дочерью.
— Проедем метров сто, — попросил Корнилов шофера. — Чтобы не маячить перед окнами.
«Волга» остановилась у небольшого скверика рядом с почтой. Корнилов попросил шофера:
— Отвези лейтенанта в райотдел и вернешься. Жди на том же месте. — Он еще хотел сказать Аникину, чтобы позвонили, если будут новости, — наверняка у заведующей сберкассой есть телефон, — но машина уже тронулась. Корнилов досадливо махнул рукой, но тут же подумал: «Ладно, долго я здесь не задержусь…»
Дверь ему открыла девушка лет двадцати. У нее было узкое лицо, тонкий, чуть раздвоенный на самом кончике нос, русые волосы, уложенные копной на затылке. Вот только цвет ее больших глаз он не успел разглядеть — в прихожей было темновато.
— Вам кого? — спросила девушка.
— Я хотел бы видеть Зою Петровну.
— Пожалуйста, — девушка посторонилась, пропуская его в прихожую. — Проходите. — И крикнула негромко: — Мама, к тебе.
Она пошла вперед по небольшому коридорчику, открыла дверь в просторную, со вкусом обставленную комнату. Корнилову это сразу бросилось в глаза. Даже несмотря на то что в комнате стоял полумрак — лиловый августовский вечер уже заглядывал в окна.
Высокая стройная женщина с такой же копной волос на затылке, что и у дочери, только совсем седых, стояла у стола и вынимала из сумки коробки с зубной пастой, баночки с кремом и, как показалось Корнилову, еще какие–то чисто женские предметы обихода. Видимо, по дороге с работы она зашла в магазин.
Обернувшись и увидев в дверях мужчину, Зоя Петровна
— Извините, бога ради. Я думала, кто–то из соседок. — Она протянула дочери сумочку: — Таня, возьми, потом разберешь. Там кое–что и для тебя. — И спросила: — А вы по какому делу?
— Зоя Петровна, — сказал Корнилов, — мне хотелось бы поговорить с вами наедине. Ваша дочь не обидится? — Он повернулся к Тане, внимательно разглядывающей содержание материной сумочки.
— Ну что вы, что вы! — не поднимая глаз на Корнилова, сказала дочь. — Я испаряюсь…
— Садитесь, пожалуйста, — предложила Зоя Петровна и подвинула Корнилову стул. Может быть, зажечь свет?
— Нет, нет, — запротестовал он. — Еще не темно. Я должен представиться: полковник Корнилов из уголовного розыска.
Женщина села напротив на другом конце стола. Внимательно посмотрела на полковника. В ее поведении, во всех ее действиях не чувствовалось тревоги, и это было приятно Корнилову.
— Я вас слушаю.
— Зоя Петровна… — начал Корнилов и тут вдруг вспомнил все: огромную коммунальную квартиру на Пятой линии Васильевского острова, большую холодную комнату, в которой жили они с матерью в голодную зиму сорок первого, и слабые звуки рояля, доносившиеся из–за стены. Там вместе с больной теткой жила его сверстница Зоя Лапина, как две капли воды похожая на дочь этой милой интеллигентной женщины, сидевшей сейчас напротив него в едва освещенной рассеянным светом комнате.
«Неужели?» — подумал Корнилов и почувствовал, как упругой волной сдавило ему грудь. Но он тут же справился с собой и повторил:
— Зоя Петровна, разговор, который мы сейчас с вами поведем, должен остаться между нами. И главное — человек, о котором я вас сейчас спрошу, не должен почувствовать никакой перемены в вашем к нему, отношении…
— Хорошо, товарищ Корнилов, — тихо ответила женщина и посмотрела на него уже с тревогой.
— У вас работает кассиром Рогозина Екатерина Максимовна…
— Да, работает. Вернее, работала…
— Она уволилась?
— Нет еще. Формально еще работает. Дорабатывает. Она подала заявление три дня назад. Существуют сроки. Вы знаете…
Корнилов кивнул.
— Но в порядке исключения я обещала отпустить ее раньше. У нас городок курортный, работать особенно негде, так что кандидаты на ее место уже есть…
«Сколько же мы не виделись с тобой, Зоя?» — думал Корнилов, глядя на сидящую перед ним немолодую, ох какую немолодую, но все еще обаятельную женщину.
Зою Петровну, похоже, больше всего волновали не вопросы, которые задавал ей этот сухощавый, подтянутый, со вкусом одетый милиционер, а его неожиданные и долгие паузы и слишком уж пристальный, изучающий взгляд. Корнилов понял ее беспокойство и вдруг очень по–доброму улыбнулся. Улыбка у него была, как показалось Зое Петровне, даже чуть виноватая.
— Вы не смущайтесь, Зоя Петровна. Иногда сам ругаю себя за эту милицейскую привычку разглядывать человека… Простите.
Зоя Петровна пожала плечами.