Пропавшие среди живых. Выстрел в Орельей Гриве. Крутой поворот. Среда обитания. Анонимный заказчик. Круги
Шрифт:
Когда он кончил, несколько секунд все сидели молча, словно прикидывали, все ли сходится в схеме. Не слишком ли все сложно?
Первым нарушил молчание генерал. Он как–то сразу повеселел и спросил Корнилова:
— А что же вы, Игорь Васильевич, раньше–то свою схему втайне от коллектива держали? Что–то на вас непохоже!
— Да раньше я и сам этой схемы не знал, Владимир Степанович, — чуть смущаясь, ответил Корнилов.
— Ну как, товарищи, — генерал посмотрел на собравшихся, — схема, по–моему, интересная. Если энергично взяться, должны напасть на какой–нибудь
— Предложение интересное, — сказал Селиванов. — Такая проверка, конечно, может вывести нас на преступников, но только в том случае, если продажу машин оформляли через комиссионный. И если их вообще продавали… А если не продавали? — Он помолчал немного, покачал в сомнении головой, словно собирался с мыслями. — Но предложение интересное. Я уже говорил об этом Игорю Васильевичу. Им надо обязательно, воспользоваться. Чего–нибудь да найдем. Не обязательно, правда, те машины, что украдены, в Ленинграде, но найдем…
2
Мать жила под Ленинградом, в селе Батове, где младший брат Игоря Васильевича уже шесть лет работал главным механиком на птицефабрике.
Ехать к Кеше надо было с Варшавского вокзала электричкой до Сиверской, а оттуда минут двадцать автобусом. В электричке народу было мало, и Корнилов сначала удивился этому — обычно в субботу утром в электричке места не найдешь. Но сейчас время было позднее. Полдень.
Корнилов припозднился из–за того, что отстоял очередь за тортом в «Севере». Он всегда привозил матери торт из города.
В первые годы, когда Кеша перебрался работать на птицефабрику и построил себе дом на крутом красном берегу Оредежа, Корнилов ездил к нему чуть ли не каждое воскресенье. Он любил посидеть на берегу с удочкой, побродить по лесу, взять Кешин мотоцикл и погонять по пыльным проселкам, а вечером, когда все соберутся дома, посидеть за самоваром на просторной терраске, застекленной разноцветными стеклышками.
Кешин переезд в Батово был для всех неожиданным. Работал он после института на «Красном выборжце». Сначала мастером, потом начальником цеха. Работой был доволен. Но однажды, вернувшись поздно вечером домой, сказал:
— Вызвали в райком. Предложили поехать главным механиком птицефабрики. Я согласился. — И добавил: — Правда, птицефабрику только начали строить, ну да это к лучшему. Сам буду оборудование монтировать…
Иннокентий помолчал немного, хитро поглядывая на Игоря, и предложил:
— Поедем вместе, Игорь? Отдохнешь там от своих уголовников. Будешь кадрами заведовать. Или, может, стариной — тряхнешь — слесарным делом займешься?
Корнилов тогда только посмеялся. Ему не верилось, что и сам Кеша твердо решил поехать. Думал, разыгрывает. Но все именно так и оказалось, как сказал брат, — Кеша уехал с женой, да еще и мать забрал с собой…
В последние два–три года Корнилов ездил в Батово реже. Все как–то так складывалось,
— Зачем?
А Кеша удивлялся:
— Как зачем? Жить в деревне, а картошку и овощи на рынке покупать? Да, над нами все смеяться будут.
Но Игорь Васильевич знал, что в Батове есть немало людей, которые отказались от огородов и не жалели об этом. Картошка и овощи в колхозе осенью стоят копейки… А с огородом сколько возни. Да и не в этой возне дело. Другое беспокоило Игоря Васильевича — все чаще и чаще ездила Татьяна, Кешина жена, на рынок: продать пару мешков скороспелки или корзину ранней клубники. А ведь Кеша получал большую зарплату…
Игоря Васильевича раздражало и то, что мать стала много работать на огороде: полоть, сажать и поливать рассаду… С ее–то больным сердцем!
А Кеша, сидя вечером на терраске перед весело поющим, до блеска начищенным самоваром, с увлечением рассказывал о своих планах:
— На будущий год засадим огород побольше. На мать ведь тоже положено… Картошка своя, огурчики, овощ всякий, травка–муравка. Обеспечим себя подножным кормом на год. А если осенью корову купим — и молоко и маслице свое. Никаких забот о провианте.
Игорь Васильевич неодобрительно поглядел на брата.
— Вот тогда–то заботы и появятся… Сено — достань. А доить, а пасти? Да вдруг заболеет? Что вы с ней делать–то будете? Ты, Кеша, раньше коров боялся, бегал от них на даче. Кто хоть доить ее будет?
— Как кто? — удивлялся брат. — Татьяна научится. Да и мама… А? Как ты, мама?
Мать, смущенно улыбаясь, пожимала плечами, молчала.
— Ничего. Все научимся, — успокаивал Кеша. И, словно от избытка энергии, вскакивал и, энергично жестикулируя, начинал расхаживать вокруг стола. — Здесь жить можно. Все условия. И зарплата немаленькая. Яйца и куры на фабрике сотрудникам по себестоимости продают. А если еще корову, огород хороший… — Кеша выпячивал толстую нижнюю губу и, искренне удивляясь, крутил головой. — Ты, Игорь, не понимаешь. Нет у тебя вкуса к деревенской жизни. — Вся его крепкая, ладная фигура была полна энергии, глаза загорались. Не нравилась Игорю Васильевичу в брате эта его суетливость.
— Вкус к деревенской жизни у меня есть, — ответил тогда Игорь Васильевич Кеше. — А вот ко всему этому хозяйству личному — нет. Дело твое, но я бы возиться с таким огромным садом и огородом не стал… Белого света невзвидишь. Да и Татьяну с матерью загоняешь. А ради чего? Детей у вас нет. Всего в достатке.
Иннокентий только досадливо отмахивался.
А Татьяна, обиженно фыркнув, сказала:
— Ты, Игорь, о чужой жене не беспокойся. Мне например, нравится на огороде работать. Да потом, и не вечно это. Деньги на машину соберем — и огород побоку. Оставим только клочок.