Пропавший легион
Шрифт:
— Дьявольский цвет для штандарта, — сказал Квинт Глабрио. — Он напоминает мне повязку, пропитанную засохшей кровью.
Это определение было очень точным, но несколько неожиданным, поскольку исходило от римского офицера. Оно больше подошло бы Горгидасу.
Гай Филипп произнес:
— Это похоже на них. Они пролили крови достаточно, чтобы напитать ею землю.
Две армии находились на расстоянии километра друг от друга, когда Маврикиос подвел своего горячего скакуна к солдатам, желая ободрить их речью.
Поглядев по сторонам, Марк увидел, что Туризин и Ортайяс делают то же самое. Армия каздов тоже остановилась: Авшар и другие вожди напутствовали
Император говорил коротко и по существу. Он напомнил своим солдатам о разрушениях и горе, которые принес Казд Видессосу, сказал им о том, что бог воюет на их стороне (трибун готов был поспорить, что Авшар говорил своим воинам те же самые слова) и коротко объяснил им тактику боя, которую он планировал. Трибун не слишком следил за словами Маврикиоса — главная мысль Императора была ему ясна после пяти-шести фраз. Куда интереснее было послушать отрывки из речи Ортайяса Сфранцеза, которую тот составил заранее. Изо всех сил пытаясь придать своему срывающемуся фальцету внушительность, юный дворянин распинался перед своими солдатами. До Марка доносились пространные фразы.
— Бейтесь каждой своей жилкой, не щадите сил для победы над коварным врагом! Казды стоят по ту сторону добра. Мир и добро — яд для них, а их любовь к сражениям — кровавая дань жестокому богу. Несправедливость часто бывает сильна, но в конце концов она всегда терпит поражение. Я сам буду руководить битвой, и пусть мое горячее желание сразиться с врагом сольется с вашим. Если я не буду страдать вместе с вами — это и будет для меня самым большим страданием…
Он гудел и гудел, его речи не было конца. Марк уже потерял нить, но тут Маврикиос замолчал, и солдаты разразились ликующими криками. Когда же они затихли, стало слышно, что Ортайяс все еще говорит. Солдаты на левом фланге слушали вяло, переминаясь с ноги на ногу и переговариваясь друг с другом. Они нуждались в короткой зажигательной речи, а племянник Севастоса только-только успел добраться до своего «пламенного» заключения:
— Пусть ни один из тех, кто любит роскошь и уют, не разделит с нами сегодняшнюю битву, пусть никто не присоединится к нам ради трофеев и грабежа. Только тот, кто отважен и не боится опасности, бросится в бой на врага! Так вперед на неприятеля, и пусть планы стратегов воплотятся в нашей победе.
Он выдержал паузу, надеясь, что загремят аплодисменты, которыми солдаты наградили обоих Гаврасов. Но он не услышал ничего, кроме нескольких жидких хлопков и двух-трех криков.
— У него мозги величиной с горошину, — проворчал Гай Филипп. — Представь себе наемную армию, которая не грабит! Удивляюсь, что он еще не посоветовал им не пьянствовать и трахаться с девками.
Расстроенный, Сфранцез отъехал назад, в строй. Нефон Комнос похлопал его по спине и попытался успокоить, а заодно и защитить армию от дурацких речей Ортайяса.
Теперь ждать оставалось уже недолго. Все речи были закончены, и обе армии приближались друг к другу, а ближние конники уже обменивались стрелами. Скаурус почувствовал привычный холодок в животе и автоматически подавил страх. Первые минуты перед боем обычно самые страшные. Когда залезаешь в драку по уши, для страха уже не остается времени.
Казды неслись к видессианам. Марк видел, как солнце отсвечивало на их шлемах, обнаженных мечах, наконечниках копий, видел флаги на их высоко поднятых копьях… И тут римляне в ужасе вскрикнули, а трибун вздрогнул и протер глаза. Приближающиеся враги один за другим начали таять в воздухе, как гаснущее пламя свечи под порывом ветра. Неожиданно
— Военная магия, — дрогнувшим голосом сказал трибун.
— Так и есть, — согласился Гай Филипп. — И она не сработала, благодарение богам.
Старший центурион говорил тихо, почти про себя, и не глядя на Скауруса. Его внимание было сосредоточено на каздах, которые, поняв, что их коварный план рухнул, надвигались на видессиан еще быстрее.
— Поднять щиты! — приказал центурион, когда первые стрелы полетели к римскому строю. Марку никогда не приходилось стоять под таким густым дождем стрел. Одна из них сердито прожужжала возле его уха, вторая ударилась в щит с такой силой, что он качнулся назад. Звуки, с которыми летели свистящие стрелы, ударяющие о кольчуги, кирасы и щиты, напоминали град, стучащий по металлической кровле дома. Но только град не заставляет людей вскрикивать, как стрелы, впивающиеся в незащищенную кожу.
Казды лавиной шли вперед. Теперь они были достаточно близко для того, чтобы трибун увидел их лица. Лошади их галопом неслись в сторону брешей, пробитых стрелами.
— Пила!— крикнул он. — Вперед!
Конники повалились со своих седел, обезумевшие от страха лошади волочили своих хозяев, застрявших в стременах. Ну что ж, у стремян тоже были свои недостатки, — подумал Скаурус. Лошади дико носились и падали, всадники гибли. Воины, наступающие за первой волной, не смогли удержать своих коней вовремя и на всем скаку врезались в общую свалку. Они тоже падали или в отчаянии пытались пробиться вперед, становясь хорошей мишенью для врага. Ощетинившийся копьями строй римлян пробил широкие полосы смерти в рядах атакующих каздов, но не смог полностью остановить атаку. Крича, как одержимые, кочевники столкнулись с солдатами, стоящими на их пути.
Бородатый воин, склонясь с седла, обрушил на трибуна удар мечом. Марк принял удар щитом, одновременно рубанув кочевника по колену и зацепив его лошадь. Наездник и животное закричали от боли одновременно. Несчастный конь взвился на дыбы, кровь текла по его боку. В шею коня впилась стрела, и он упал, подмяв своего седока. Бородач рухнул на землю, сабля выпала из его слабеющей руки.
Справа, шагах в ста от себя, Марк услышал глухие крики намдалени, бросившихся в атаку. В течение нескольких минут они подавляли врага одной только неудержимостью своей атаки. Как волки, спасающиеся от бросившегося на них медведя, кочевники дрогнули и отступили, но, даже отступая, лучники успевали собирать свою кровавую дань.
Снова казды пытались пробить строй римлян, и снова хорошо обученные копейщики отбросили их.
— Я желал бы только одного — побольше копейщиков, — пропыхтел Гай Филипп. — Нет ничего лучше, чем хорошая линия гастатов, чтобы удержать этих псов на расстоянии.
Но гаста умирала в римских армиях, и у Марка было не много легионеров, привычных к ней.
— Пожелай себе луну с неба, — сказал Марк, обращая в бегство кочевника, который, упав с лошади, предпочел удирать на своих двоих и успел убежать прежде, чем трибун добрался до него.