Пропавший посёлок
Шрифт:
– Ну, не тебя конкретно, но ждали. Ждали того, кто нам тут со всем разобраться поможет. Запрос отправили. Думали, что «в никуда», а вот видишь – сработало!
– И кто запрос составлял?
– Погоди, не всё сразу, перегрузиться можешь. Давай спать.
Дом бабы Дуси состоял из сеней и большой проходной комнаты (она же кухня), из которой двери вели в две крохотные спальни. Домотканые половики на чисто вымытом полу создавали ощущение уюта и вызывали воспоминания детства.
– Как в деревне у бабушки!..
Дан
Лучи утреннего солнца, падавшие через окно на жёлтый эмалевый пол, прочертили на нём световую дорожку от кухонного стола до входа.
В правом дальнем углу комнаты виднелись образа, прикрытые полотенцами.
Сама баба Дуся – худенькая женщина лет семидесяти, с чистыми ясными глазами – хлопотала у печки.
– Я тебя Даней буду звать, – сообщила она, перекладывая со сковороды на тарелку очередную румяную лепёшку. – Мойте руки и проходите к столу. Ты, Федя, тоже посиди, в ногах правды нет.
На столе стояли обычные деревенские яства: нарезанные кружочками помидоры и огурцы вперемешку с кольцами репчатого лука и дольками зелёного перца, сдобренные зеленью и политые растительным маслом; дымящаяся варёная картошка; в глиняной миске поблёскивали рыжики в сметане, посыпанные мелко нарезанным укропом.
Фёдор Григорьевич вопросительно взглянул на бабу Дусю:
– Под грибочки можно и согрешить!..
– Ты же знаешь, я не одобряю. Ну, раз уж такой повод…
Она открыла дверцу буфета, достала три рюмки и графин с напитком рубинового цвета и согласно старинному обычаю поставила его перед старшим из гостей.
– Разливай!
Затем подняла глаза на образа, перекрестилась и коротко что-то прошептала.
Рука Фёдора Григорьевича непроизвольно дёрнулась, что можно было истолковать по-разному, но в итоге опустилась на горлышко графина.
Настойка оказалась мягкой, но крепкой, явно больше сорока градусов. Дан наколол на вилку рыжик, похрустел им и блаженно прикрыл глаза. Тревога, поселившаяся внизу живота, начала отпускать, а спазмированные мышцы – расслабляться.
– Ты, Даня, ешь, пока горячие, – и баба Дуся положила на тарелку молодого человека лепёшку, а рядом поставила розетку с вареньем. – Земляничное.
– Моё любимое.
– Ну вот и хорошо.
– А можно мне ещё рюмочку? – спросил Дан, показав на графин.
– Можно, ты же непьющий.
– А вы, баба Дуся, откуда знаете?
– Вижу. И обращайся ко мне на «ты». Баба Дуся и на «ты», мне так приятнее будет. Мне, Федя, половинку.
Выпили по второй. Баба Дуся открыла буфет и поставила графин на прежнее место. Григорьич с сожалением проводил его глазами, но ничего не сказал.
Проникавший через окно солнечный свет заливал теперь уже весь стол и играл на стенках стеклянной посуды. Даниил поймал рукой солнечного зайчика и сжал ладонь наудачу.
– Ты, Даня, иди ложись и доспи по-домашнему, я постелила, – с этими словами баба Дуся указала на одну из дверей. – А ты, Федя, ступай работать.
Даниилу
…Даниил шёл по тёмному сырому лесу. Тропинка постепенно сужалась и вскоре совсем исчезла. Но вот начали попадаться кочки, поросшие сочной травой, а между ними стала появляться вода: сначала прозрачная, потом – всё более тёмная. Передвигаться теперь можно было только прыгая с кочки на кочку. Затем и они исчезли, и перед ним, насколько хватало глаз, раскинулось огромное болото.
Неожиданно впереди возникло серое полупрозрачное существо. Оно легко скользило по чёрной воде и направлялось прямо к нему. В правом плече возникла сильная вибрация. Существо резко увеличило скорость…
– Даня, просыпайся!
Он открыл глаза. У кровати, склонившись к нему, стояла баба Дуся и трясла его за плечо.
– Сон дурной приснился?
– Да. Долго я спал?
– Часа два. Может, чуть больше. Вставай. Надо кровь разогнать, чтоб застойных мест не было, тогда и плохие сны не подступятся. Вот, я тебе носки и одежонку рабочую приготовила: поможешь мне картошку копать. Умеешь?
– Умею.
Огород у бабы Дуси делился на две почти равные части: слева, за домом, располагались грядки с овощами; справа шли ровные ряды с уже начавшей подсыхать картофельной ботвой.
– Ты, баба Дуся, по линейке, что ли, картошку сажала?
– Зачем по линейке? Я её, почитай, с семи лет сажу, глаз набила. Видишь, лунка в следующем рядке копана по моему следу, а шаг у меня давно уж не меняется.
– Ну-ну…
– Евдокея, ты что ж, работника наняла? – на лёгкую изгородь опиралась полная пожилая женщина с котомкой за плечами.
– Зачем работника, племянник вот приехал подсобить: огород на зиму убрать.
– Ты и не говорила никогда, что у тебя племяш есть.
– Никто не спрашивал, вот и не говорила.
– Не знаешь, в магазин завезли чего?
– Не знаю, не была…
– Ладно, пойду посмотрю, – женщина поправила котомку и, с трудом переставляя ноги, двинулась вдоль забора, временами придерживаясь за прутья.
– Ты, баба Дуся, хоть бы проинструктировала меня: откуда я приехал, на чём и с какой стороны родственником тебе прихожусь.
– А чего тут, дело простое: ты сестры моей младшей, Клавдии, сын. Она за Георгием замужем была. Ты, значит, будешь, Даниил Георгиевич.
– А настоящий-то племянник не появится?
– Не появится. Нет у меня никого, Даня, погибли все в войну.
– В какую войну?!
– В Отечественную.
Даниил сел на кучу картофельной ботвы и опёрся на лопату.
– Погоди, баба Дуся, переварить надо. То есть на самом деле никакого племянника у тебя не было?
– Был. Георгий в сорок третьем на три дня приезжал. Он как раз в начале сорок четвёртого и родился. Если бы выжил, был бы примерно твой ровесник.