Пророчество о пчелах
Шрифт:
– Я расстроена, но ты имеешь право узнать правду: для меня это очевидно. Эта регрессия в доисторические времена открыла нам глаза. Тот момент был не просто банальным сеансом регрессивного гипноза, это была долгожданная встреча после затянувшейся разлуки.
– А наша с тобой история уже не в счет?
Опал смотрит в сторону.
– Твоя проблема в неумении любить! – выпаливает она. – Ты сдерживаешь эмоции из страха, что они тебя переполнят, а на самом деле они могли бы даровать тебе блаженство. Сохраняя самоконтроль, ты лишаешь себя
Так, подсудимый – я. Она не просто бросает меня, но и еще собирается доказать, что я сам в этом виноват!
– Знаю, может показаться, что все это слишком внезапно, – продолжает Опал, – но я приняла решение. Нельзя терять ни секунды. Я ухожу от тебя и переезжаю к Маркусу. Баржу я оставляю тебе. Он перевезет все мои вещи на своей машине.
– Когда?
– Прямо сейчас. Он ждет меня снаружи.
Рене подходит к иллюминатору баржи и видит «ренджровер». За рулем кто-то сидит.
– Это он, владелец большой тачки?
– Да, это практично, в нее много влезает. Не уверена, что мы справимся за один раз, может быть, придется еще вернуться.
Спокойствие! Не показывать своих чувств, это все только ухудшит.
– Ты не слишком торопишься? Может, нам лучше все это обсудить?
– Для меня все ясно, как день, тут не о чем говорить. Я всегда была за то, чтобы сразу бросить омара в кипяток, а не постепенно повышать температуру, причиняя ему лишние страдания.
Срочно найти логичные доводы, чтобы не дать разразиться катастрофе!
– Ты же не думаешь, что…
Но слова застревают у него в горле.
– Ты даже не представляешь, как сильно меня нервирует твоя манера не заканчивать начатые фразы! Не выношу этот твой новый пунктик. Суть в том, что нет никаких «но». Ты не в состоянии меня понять, потому что не знаешь этого чувства – любви. Я бы предпочла не говорить тебе этого, но это может тебе помочь разобраться в наших отношениях: представь, у меня никогда не было ощущения, что ты по-настоящему меня любишь! А он снова и снова признавался мне в любви вчера вечером, этой ночью, этим утром. А сколько раз признавался мне в любви ты?
– Вообще-то…
Сначала обвинение, потом приговор. Мне не предоставлено шанса оправдаться.
– НИ РАЗУ! «Я тебя люблю» – неужели так трудно это выговорить?
Не иначе, она забыла. Мне как раз кажется, что я это говорил. Хотя мне тоже не очень припоминается…
– Я тебя люблю… – лепечет Рене.
– Нет, теперь уже поздно. Надо было думать раньше.
Рене никак не соберется с мыслями. Она уходит в свою комнату, собирать вещи.
Ясно, я свалял дурака.
Он не сводит с нее глаз, дверь открыта. Опал кидает в большую дорожную сумку платья, блузки.
Надо что-то ей сказать.
– Ты не можешь вот так
– Могу. Откровение есть откровение. Мы с Марком – близкородственные души.
– А как же я?
– Мы можем остаться друзьями. Если я вдруг тебе понадоблюсь, можешь обращаться: считай это «послепродажным обслуживанием» наших отношений. Я всегда готова тебе помочь. Телесно мы будем врозь, но духовная связь не прервется.
Опал выносит из квартиры битком набитую сумку, чтобы загрузить ее в багажник машины, садится справа от водителя и захлопывает дверцу. Машина уносится, выстрелив из выхлопной трубы облачком сизого дыма.
Несколько секунд Рене видит себя под стенами Иерусалима, в шкуре рыцаря Сальвена де Бьенна, вопящего «Господи, спаси!» и рубящего из седла врагов. Хорошо бы и сейчас быть закованным в латы, загораживаться щитом, рассекать мечом недругов! Но за неимением всего этого ему остается только рыдать, что он и делает: крик вырывается из самых глубин его естества. Так он рыдал практически во всех своих жизнях. Этот первобытный вопль выпускает наружу все накопившееся в нем напряжение – и приводит в ужас соседей.
– АААААААААА!!!
У него подкашиваются ноги.
Он чувствует себя одиноким, брошенным, растоптанным. На ум приходит фраза отца: «Один идешь быстрее, вместе – дальше». Теперь, без Опал, он недалеко уйдет. Ускорит ли он шаг?
Рене надо готовиться к своей лекции в Сорбонне. Чтобы вернуться к привычной жизни, он включает радио и слышит:
«Сегодня во всех школах Франции пройдет минута молчания в честь учителя истории Самюэля Пати, убитого 16 октября 2020 года».
23
– Историки – это герои. Чаще всего это герои-одиночки, потому что они вступаются за правду, а большинство не желает ее слышать.
Рене Толедано выступает с лекцией в Сорбонне после минуты молчания в память о Самюэле Пати.
– Мы провели минуту молчания, но в некоторых лицеях ученики при этом хихикали или говорили: «Поделом ему, заслужил!» В своей последней работе я исследовал отношение историков к правде и ко лжи и сравнил их со следователями. Добавлю, что историки – еще и бойцы: обнаружив правду, они ее распространяют. Беда в том, что правда чаще всего мало кому нравится. Мой отец говорил: «Привыкшим жить во лжи правда всегда кажется подозрительной».
Рене пишет мелом на большой грифельной доске: «ИСТОРИЯ ИСТОРИКОВ».
– Если попытаться выяснить, кто первым сказал себе: «Расскажу-ка я, чем на самом деле занимались наши предки», то придется заняться временами 15-тысячелетней давности, когда появлялись настенные рисунки в пещерах Ласко и в других местах, первые изображения сцен охоты и племенных войн. «Вот чем занимались наши пращуры», – следует из этих рисунков. Такова одна из гипотез о смысле первобытного искусства.
Рене невольно вспоминает Маркуса, малюющего на стене пещеры в своей прежней жизни.