Пророчество Золотого Перуна
Шрифт:
Лика бросилась на степняка, но озверевший Тилак, отмахнулся попав кулаком в скулу. Удар отбросил ее назад, она упала и больше не шевелилась.
Сергей изворачивался, пытаясь прикрыть плечо связанными руками, но получалось плохо. Едва зажившая рана раскрылась, заливая рубаху новой порцией крови.
Часовые у костра, весело смеялись, подбадривая Тилака гортанными выкриками. От шума, начали просыпаться и остальные.
Лежа на земле, Яросвет стонал от бессилия, не имея возможности даже встать. Связанные ноги подворачивались, снова и снова роняя
Степняки замерли. Кто-то привстал, кто-то, не веря, робко окликнул Тилака. И только когда костер отразился от выпученных стекленеющих глаз, лагерь взорвался яростными криками.
Взбешенные смертью общего любимца-весельчака, степняки бросились на ребят, Сергея стащили с повозки, и начали бить, вымещая злобу на беззащитном пленнике. Сквозь ослепляющую боль, Сергей разглядел Яросвета, которого так же остервенело били совсем рядом — руку протянуть. Не в силах дотянуться до друга, Сергей свернулся комочком, стараясь защитить раненое плечо.
— Назад! — сливаясь в один, прогремели два голоса.
Невидимые руки отбросили разошедшихся степняков в стороны. Черный, вставая между избитыми пленниками, вскинул руки.
— Первый кто шевельнется, сдохнет на месте! — мрачно пообещал он. — Мне эти люди нужны живыми.
Отрак упал на колени рядом с безжизненным телом друга. Дрожащими руками поднял его голову, осторожно опуская себе на колени. Горячие слезы хлынули из глаз. Суровый каган плакал, не стесняясь своих воинов, а те стояли понурив головы, чувствуя и свою вину в произошедшем.
— Я же тебе говорил, — шептал Отрак, обращаясь к неслышащему его Тилаку. — Предупреждал. Ну почему ты никогда меня не слушал? Почему я, дурак, побоялся тебе приказать? Что я скажу твоей матери? Как посмотрю в глаза отцу, говоря что ты погиб не в жарком бою, а…
Он гладил растрепавшиеся желтые кудри, корил, винился, обвинял… Но глаза Тилака смотрели в черное небо, сквозь склонившегося над ним Отрака. Смотрели и не видели ничего. Не блестели обычным задором, а подергивались тусклой пленкой вечного сна.
Когда каган выпрямился, на воинов взглянули совершенно сухие глаза.
На деревянных, не гнущихся ногах, каган подошел к скрючившимся в пыли избитым пленникам. Черный сделал предостерегающий жест, но Отрак лишь плюнул Сергею в лицо.
— Я должен отвезти его тело родителям, — не допускающим возражений голосом, сказал каган.
Черный молчал, изучая лицо Отрака. Через несколько долгих минут, капюшон качнулся.
— Ты должен доставить пленников к Хозяину.
— Я должен посмотреть в глаза его отцу, — отрезал Отрак. — Он был моим
— У кагана не может быть друзей, — негромко сказал Черный. — Для кагана, интересы рода должны быть выше интересов друзей или родных. Ты готов принести будущее рода на алтарь сиюминутных чувств?
Отрак с тоской посмотрел на усыпанное звездами небо, пережидая, когда ночной ветерок высушит набухшие слезы. Черный молчал, ни звуком не тревожа размышлений кагана.
— Кичай! — позвал Отрак десятского, ходившего под рукой Тилака. — Возьми своих людей. Отвезете Тилака в стойбище. Похороните, как подобает великому воину. И спаси вас боги, если мне покажется, да, только покажется, что курган над его могилой недостаточно высок!
Утром, пленников, связанных по рукам и ногам, грубо закинули в повозку. Ни воды, ни еды не дали, но хотя бы оставили в живых, и это радовало уже само по себе.
Лика крепилась, сдерживая слезы, и ребята ей в этом помогали, всячески стараясь отвлечь от воспоминаний о событиях ночи. Разговоры и самим помогали забыть об избитых телах, жажде и голоде.
Они разговаривали громко, шутили, натужно смеялись, тем самым бросая вызов хмурым степнякам. Но те, опасаясь Черного, лишь скрипели зубами, да что-то бурчали в усы.
Черный, опасаясь мести со стороны половцев, весь день держался поблизости, и угадать что за мысли скрывались под тяжелым капюшоном, не было никакой возможности. Только каждый ощущал на себе цепкий взгляд его не видимых глаз.
Вечером, когда разожгли костры, к Отраку подошел Черный. Дождавшись, когда каган сам обратит на него внимание, что само по себе было странным, Черный заговорил:
— Я не могу больше рисковать, каган. Девчонка сама по себе для твоих воинов как бельмо на глазу, а после того, что случилось с Тилаком… Сам понимаешь, они сейчас как сухая трава, могут вспыхнуть от одной искры, и ты их не удержишь.
— Что ты предлагаешь? — глядя на снующих по лагерю людей, спросил Отрак.
Черный словно этого и ждал.
— Не хотел я, но другого выхода нет. Я возьму девчонку, и отправлюсь вперед, а ты следом, привезешь тех двоих.
Отрак прищурился.
— Ты думаешь твой конь намного быстрее наших?
— А ты думаешь, что я могу передвигаться только на коне? — Отрак не видел скрытое капюшоном лицо, но мог поспорить, что губы Черного раздвинулись в презрительной усмешке. — Я предупрежу Хозяина о твоем прибытии. А ты постарайся меня не подвести. И что бы доставил их живыми, не то…
— Я помню! — оборвал Черного каган. — Я все помню. Они будут живыми.
И повеяло от его слов таким холодом, что Черный невольно поежился. Действительно, в этом молодом кагане он не ошибся.
Лика вздрогнула, ощутив пристальный взгляд. Оборачиваясь, она уже наверняка знала кто это может быть. И не ошиблась. Черный стоял возле повозки, застыв как вырубленная из камня статуя.
— Чего надо? — хмуро спросила она.
— Готова немножко полетать? — он протянул к ней сухую, старческую руку.