Пророк
Шрифт:
Смеялись не над ними, а просто так, от полноты жизни. Девицы спецназовцам понравились с первого взгляда: хорошие, чистенькие, не местные.
Лица у девушек были русские, простые, открытые. Да и девицам парни в камуфляже за соседним столиком тоже понравились.
Познакомились быстро, без затей.
– Девочки, хотите пива бесплатного попить?
Уже через две минуты Куницын и Сапожников свой стол придвинули к соседнему, загородив место для прохода. Заведующая и это стерпела, понимая, что развязка близка, все четверо скоро уйдут.
Так
– Хозяйка, подойди, пожалуйста. Мы тебе что-нибудь должны?
– Нет, ребята, это я горячее вам должна, сейчас подам.
– Подавай. И три водки в нагрузку, – Сапожников подвинул деньги на край стола. – Хватит?
– Да вроде хватает, – взглядом пересчитала деньги заведующая.
Принесли антрекоты со сложным гарниром.
Еще не очень пьяный Куницын взвесил тарелки на руках, а затем ловко, как оркестрант, свел их вместе и тут же привел в горизонтальное положение. Выпали лишь две горошины, которые Сапожников тут же отправил в рот. В обнимку с девицами, с двумя большими целлофановыми пакетами в руках, под взглядами притихших посетителей спецназовцы покидали ресторан.
– Это не отступление, уроды, – громко сказал Сапожников, – а передислокация. Мы еще вернемся, – грозно пообещал сержант-контрактник, – мы переходим на новую боевую позицию, – он шлепнул по заднице одну из девиц. Та радостно завизжала.
Присутствие женщин требовало широких жестов, предстояло взять такси. Приставив ладонь к бровям, Куницын оглядел площадь. Единственная машина, походившая на такси, тут же сорвалась с места.
Куницын погрозил шоферу кулаком.
– Боятся вас.
– Правильно делают.
– А мы не боимся, вы добрые, только чуточку злые.
– Я знаю, как вас отогреть.
– Отогреешь?
– Не тут. Пешком пойдем.
– Пойдем, я место знаю!
Компания пересекла площадь и по улице, застроенной одноэтажными домами, направилась к реке. Спецназовцам и их спутницам предстояло укрыться где-нибудь в растительности, сейчас «зеленка» была им на руку.
Место выбрали хорошее, неподалеку от леса, прямо на берегу реки, на невысоком обрыве. Трава тут росла мягкая и густая. По дороге добавляли из горлышка. Девицы пили наравне со спецназовцами, поэтому дорога не показалась утомительной.
Быстро и умело, несмотря на замедленную спиртным реакцию, Павел Куницын разложил костер, а затем ловким движением разъединил слипшиеся тарелки с антрекотами.
– Стакан забыли взять, – сказал Сапожников, оглядываясь по сторонам, словно ища официанток.
– Мы и так выпьем! – сказала одна из девиц.
Ее глаза пьяновато блестели, она положила голову на колени Паши, хотя шла сюда в обнимку с Сапожниковым. Для нее все военные были на одно лицо, различала она лишь погоны – офицер или сержант, – чем больше звезд и чем они крупнее, тем лучше. Но те, кто носил две-три звезды, оказывались более разборчивыми и жадными. Сержанты-контрактники не скупились, в отличие от отцов-командиров.
Лежа на коленях
– Словно рубль железный.
– Не трожь, святое, – положив ладонь на лицо девушки, произнес Куницын и легко прижал ее к коленям. – Лежи и не рыпайся.
– Мальчики, – воскликнула Оля, – а это правда, что у вас в Чечне женщин не было и вы соскучились по ним?
– Не правда, – сказал Куницын.
– А правда, что вам там какие-то таблетки давали, чтобы вас на женщин не тянуло?
– Если и давали, то они не подействовали, – рассмеялся Куницын, пытаясь прикурить сигарету от пылающей головни.
Искры посыпались на спину девушки, она завизжала и отползла от костра.
– Платье испортишь.
– Нашла чего бояться, платье – ерунда, главное, что сама не сгоришь. Не тот огонь. Вот когда БТР горел с полным боекомплектом и полными баками, вот там мы… – Куницын замолчал, не зная, что сказать дальше. В БТРе ни он, ни Сапожников не горели, они ездили сверху, на броне, или же прятались за машиной во время зачисток. Сгоревший БТР они видели лишь однажды, на дороге. Но рассказов о том, как солдаты сгорают заживо, наслушались. Поэтому временами пересказывали услышанное, вроде как о себе.
– Что самое страшное на войне? – Надя запрокинула голову, подперла подбородок кулаками и, не моргая, смотрела на Куницына.
Тот задумался, помрачнел:
– Да ну ее на хрен, войну, чтоб они все подохли!
– Кто? – спросила девушка.
– Все. Вот за это и выпьем. И не лезь ко мне в душу, а то я рассержусь.
– А что страшнее, – спросила другая девушка, глядя в огонь, – когда в тебя стреляют или когда ты стреляешь в людей?
– Они не люди – бандиты. Страшно, когда пулемет заклинивает, а они бегут и стреляют.
Тогда сквозь землю провалиться хочется. Я тогда впервые понял смысл этих слов. Хочется закопаться, чтобы даже макушка не торчала, сидеть тихонько и не дышать.
– Правда, что наших много поубивали? Или не врут в телевизоре?
– Много, – сказал Сапожников, – ох, девки, много мужиков там осталось. Одному при мне осколок в пах въехал. Вроде крови немного, но.., жуть. Я весь похолодел. Всякое видел: и головы размозженные, и руки оторванные, и ноги, и кишки вывороченные… Но всего страшнее, когда попадет в пах – живой останешься и жить не сможешь.
– Ребята, не пугайте нас, – Оля села на корточки и принялась ворошить угли.
Уже подсохшая от огня трава занялась пламенем, осветила перепуганные девичьи лица. Казалось, что в их глазах застыли слезы и никак не могут сорваться, что еще одно слово, одна фраза – и девицы расплачутся.
Сапожников потянулся к пакету, вытащил бутылку, сорвал зубами пробку и, подавшись поближе к костру, принялся пить. Он пил, закрыв глаза. И тут Сапожников качнулся от костра, бутылка выпала из разжавшихся пальцев, в костер полилась водка. Зашипели уголья, вспыхнуло адское синеватое пламя.