Прорвемся, опера! Книга 2
Шрифт:
— Надо подумать, так сразу не скажу, — Устинов замолчал.
Тётя Маша сидела на своём месте, на складном стульчике, который каждый раз приносила с собой. Перед ней стояла сумка на колёсиках, а там должна была быть кастрюля с пирожками.
Даже хорошо, что при взгляде на неё больше не вспоминается бабушка с костылём, которая каждую неделю приходила в милицию, затем и в полицию, показывая там всем выцветший полароидный снимок.
Что-то мне уже удалось сделать, получится и остальное.
— Ой, Паша, —
— А что меня вспоминать? — спросил я.
В руку она мне вложила два пирожка, завёрнутых в газетный лист. Газетка месячной давности — видно было обрывки заметок, что умерла бабка Ванга, а в Афганистане наши пилоты, захваченные в плен ещё год назад, смогли сбежать из Кандагара, угнав самолёт, и прилетели домой.
А пирожки оказались с картошкой, ещё горячие, даже пришлось подуть.
— Да как что вспоминать? — тётя Маша радостно засмеялась. — Всё-то все говорят, как тут грабители были, а ты их в милицию уволок. Я тогда как услышала, у меня аж сердце давай из груди выпрыгивать! У меня же тут мои были, Ленка с Игорем! Не дай Бог, что случись с ними, не пережила бы.
— Всё с ними хорошо будет, — заверил я.
И правильно сделал Игорь, что не рассказал о своём путешествии на кладбище, где его хотели закопать чапаевские, нечего волновать мать.
— Всё нормально будет, — повторил за мной Василий Иваныч, выпрямился во весь свой немалый рост и по очереди расправил каждый ус. — Мы же тут за порядком следим. Я, кстати, тоже там был, видел всё своими глазами, поучаствовал, так сказать…
И мне так жестом показывает, мол, уйди, не мешай, старая гвардия работает. И сам аж помолодел, лет десять будто скинул, а в глазах молодецкая удаль.
— Ой, а вкуснотища-то какая, — он откусил пирожок и аж зажмурился. — Тут как в рекламе, райское наслаждение, а не пирожки.
— Ну, скажете тоже, — Тётя Маша отмахнулась, но с широкой улыбкой. — Обычные пирожки.
— А я всё люблю, и пирожки, и булочки, — разошёлся довольный Устинов, снова делая знак рукой, чтобы я топал по своим делам.
— Ладно, погнал я, — я переложил пирожок в другую руку, чтобы не обжигал пальцы. — Тётя Маша, а ваш главный клиент сегодня не приезжал?
— Приезжал недавно, — она закивала. — Купил целый пакет. Говорит, сын у него в больнице, ему везёт, а то он их любит, пирожки-то эти. А вот кто, не сказал.
— Пасынок его.
— А-а-а, — удивлённо протянула тётя Маша. — Ну хоть заботится.
Я отошёл, а Устинов вспомнил о моём вопросе:
— Паха, насчёт этого твоего друга. Спроси Якута, он может знать, он с Кузьмой дольше проработал, в паре с ним были пару лет. Там что-то с рынком было связано. Андрюха дома сегодня, должен вспомнить.
—
Я пошёл в сторону пятиэтажек, а Василий Иванович остался поболтать с тётей Машей. Ну и пусть развлекаются. Где жил Якут, я прекрасно знал, но в гостях у него никогда не был, в первую жизнь так и не довелось.
Сначала хотел найти его номер телефона в записной книжке, чтобы предупредить звонком, но передумал и пошёл так. В эти дни в гости ходить пока ещё проще — просто взял и пошёл, даже звонить не обязательно, особенно если знаешь, что человек дома. Проще к этому относились, и встречали радушно.
Хорошо, что город ещё не разросся, не настроили микрорайонов по окраинам, так что идти было недалеко. Жил Филиппов в девятиэтажке, лифт в его подъезде работал, все кнопки на месте, никто их не прижигал. В этом доме тоже жили одни менты, так что всех маргинальных личностей отсюда гоняли без лишних слов.
Я позвонил в дверь, отошёл на шаг, чтобы увидели в глазок. Вскоре дверь открылась.
— Во, кто пришёл, — Якут, одетый в клетчатую рубашку и мешковатые штаны, чуть улыбнулся. Руки у него были в муке, так что он просто поднял правую в знак приветствия. — Проходи, ужинать скоро будем.
Жил он с семьей в однушке — сам Якут, его жена, высокая неразговорчивая женщина, которую я совсем не знал, и сын. Ещё у него есть старшая дочь, но она уехала учиться в область этой осенью.
В комнате темно, но шторы ещё открыты. Из телевизора играла хорошо знакомая мелодия из «Санта-Барбары», сериал смотрела жена Якута. Сын, пацан лет десяти, сидел на кухне, туда и позвал меня Якут.
— Так, Васька, двигайся, — распорядился он, — дядя Паша сюда сядет. Ща, скоро закончим, вода уже кипит.
На плитке и правда кипела большая кастрюля, из-за чего мне сразу стало жарко. Окна запотели, на подоконнике сидела полосатая кошка и хитро поглядывала на миску с фаршем. А на столе, засыпанном мукой, уже раскатали тесто. Сын Якута рюмкой делал заготовки и под контролем отца лепил пельмени. Пацан выглядел довольным, рад, наверное, что папка дома, такое бывает редко.
Пацан набирал из миски на углу стола фарш и укладывал в пельмень. В этот момент подавала голос кошка, которая унюхала мясо.
— Так, вот этот рассыпется, — строго сказал Якут, показывая на пельмень, и быстро слепил один сам. — Ещё раз, плотнее, вот, как показывал. А тут мало начинки, не жалей её.
— Сам лепишь? — спросил я, усаживаясь в стороне.
— Пельмени — дело мужское, — важным голосом произнёс он. — Меня ещё мой батя учил. Так, закидывай в кастрюлю.
— Сколько? — спросил пацан радостным голосом.
— Да всё кидай! Не жалей. И помешивай, чтобы ко дну не прилипли.
Пацан по одному закидывал пельмени в кастрюлю, а Якут протёр руки вафельным полотенцем.