Прорвёмся, опера! Книга 3

Дамиров Рафаэль

– Вот это разговор, товарищ майор! Али уже повысили?

– Подполковник, – батя отмахнулся. – Ты пей-пей, вспоминай.

– Вот, это другой разговор, – Петруха выпрямился и открыл бутылку. – А то Генка, гадина, свалил со всеми бутылками, больше я его и не видел.

Теперь понятно, куда делся третий. Он дыхнул, запрокинул голову и не успокоился, пока всё содержимое чекушки не оказалось внутри него. После чего Петруха сел, зацепил прямо пальцами из кастрюли кудрявой китайской лапши, закусил и посмотрел на нас.

– И что нужно? – спросил он.

– Расскажи ещё

раз, как бомжом стал.

История была до боли знакомая. Сидел этот мужик дома, потом кто-то позвонил в дверь, а дальше как в кино – очнулся в больнице с потерей памяти и болевшей головой. Затем пришли двое и милиционер, предлагали найти негодяев, и плавно разговор перешёл к тому, чтобы продать квартиру и купить дачу. А дальше память его подводила, наверняка последствия черепно-мозговой травмы.

– Вот на даче и живу, ах-ха-ха! – смеялся Петруха долго, аж до икоты.

Что было дальше – понятно любому, раз он стал бомжом.

Но теперь я сам услышал от свидетеля, что в банде были другие люди – милиционер и два мутных типа, но их примет бомж не помнил. Зато главное, что эти никого не убивали. Это потом они решили не рисковать и стали зачищать хвосты…

– Я так думаю, – сказал я уже в машине, – что кто-то из потерпевших оказался более прошаренным и так легко не клюнул на развод. Его прикончили, но банда после такого слилась, поэтому главарь нашёл других, более подходящих для мокрух, а старых… тоже в расход пустил?

– Не факт, – отец помотал головой. – Знаешь, это сейчас руки по локоть в крови, вот и избавляются от всех, а тогда, в самом начале, это было сложно.

– И тот милиционер – точно не Рудаков.

– Почему так думаешь? – отец глянул на меня.

– Бомж бы его всё равно узнал, несмотря на плохую память – он же тут рядом кантовался. Да если бы и не узнал, сам-то Рудаков не стал бы там селиться, при таких соседях. Или зачистил бы и этот хвост.

– Соображаешь, Паха, – отец медленно кивнул. – Не зря тебя взял. Вот теперь подумай, куда можно копать, и я тоже подумаю. Чую, мы где-то рядом ходили, но как-то не задевали нужное. Вот рядом были.

– Но если что-то сам придумаешь, – серьёзно сказал я. – Говори сразу мне, никому другому. Мало ли, вдруг на сторону уйдёт.

– Понял, ладно, – он снова кивнул с лёгкой улыбкой. – Отдыхай пока, жди, когда смежники тебя позовут. Я тут всё про оружие думаю, куда его Боцман заныкал.

– Он же не сам грузил, – сказал я. – Кто-то из его бригады должен быть в курсе. А если смежники покажут Кроссу чечена, Кросс сразу всех напряжёт, чтобы искали. Кто-то да проговорится.

– Так-то оно так, – отец задумался. – Да вот не факт, что Боцман хоть кого-то из своих в курс ставил.

– Почему?

– Да есть одна мутка. Потом расскажу…

– Батя, ты же сам говорил, мне можно всё доверить, – напомнил я. – А сам увиливаешь.

– А, и правда, – он засмеялся. – Ладно, ты прав. Оружие на складах не братва свистнула, а кто-то из своих. Из вояк. А Боцман – только посредник, чтобы его продать. И Кросс хоть весь город теперь перевёрнет, никого не достанет. Но ты только тихо об этом, а то мало ли, спугнём.

– Военные взяли

груз? Ну, не чекисты же его выгрузили, тем более московские, – я задумался. – Хотя у нас не только московские. А местный Кепкин – тип излишне мутный, всё ко мне пытается подход найти, чтобы я с ним наработками и информацией делился в первую очередь.

– Это у него профессиональное. Ладно, давай за работу уже, она-то никуда не денется. И мы от неё тоже никуда.

* * *

Вот с этим отец был прав, и работа от нас никуда не денется, и мы сами от неё тоже.

Мне надо было повидаться с Толиком, я оставлял ему несколько поручений по Рудакову и ждал от него ответ. Но в ГОВД зверствовал Шухов, отрываясь на всех за дни, когда на него орал генерал Суходольский, который только этим утром уехал.

Вот и опера, кто мог, стремительно разбежались по рабочим вопросам, чтобы не выслушивать. Где искать своих, на первый взгляд непонятно. Но мы же опера-тяжи, наша работа неразрывно связана с судмедэкспертами.

Я отправился в морг, и там увидел бодрого новичка-судмеда Ваньку и мрачного Ручку, выходящих из здания. Ванька, обвешанный сумками, шёл в машину первым, пьяный Ручка едва шевелил ногами следом за ним.

– Ну кто так работает? – жаловался Ручка непонятно кому. – Понятно же, что она умерла на месте от обширных ожогов после взрыва газового баллона. Чё ты там её щупал постоянно?

– Так мало ли, – Ванька пожал плечами. – Разборки же идут, вдруг бандиты её убили, а чтобы следы замести, газ взорвали. Вот и проверял, есть раны или нет.

– Это опера пусть смотрят! – взревел Ручка, брызгая слюной. – Вот типа Васильева! Васильев придёт, глянет, сразу скажет, убийство это или нет! Устинов, хрен моржовый, тоже сразу скажет, Якут тоже, он понимает! И тот ещё, касатик молодой, с причесоном, тоже. Вот это их работа, оперов! Они – профессионалы, а ты ещё любитель, и твоя работа – труп осматривать, время и причину смерти сказать, а не в детектива играть!

– Да я как лучше хотел…

– Кто-то взорвался? – спросил я.

– Баллон газовый рванул в посёлке, – Ручка отмахнулся и только после этого заметил меня. – Баба пьяная картошку пожарить хотела и уснула с сигаретой, а плитка потухла. Вот и… бздыщ! – прокричал он на всю улицу. – А этот хрен с горы, – судмед показал на напарника, – её всю осмотрел с ног до головы, спрашиваю – нахрена, а он – вдруг пуля там или нож? Не верит мнению старшего эксперта! Никакого уважения ни ко мне, ни к телу!

– Ну, бывает всякое, – сказал я. – Бандиты же думают, что пожар все следы заметает, на этом и прокалываются.

– И ты туда же, – он сел в машину на заднее сиденье и закрыл глаза.

– А сейчас куда, кого убили? – я посмотрел на Ваньку.

– Какого-то мужика на прогулке, – с энтузиазмом сказал тот. – Ваши уже там.

Водитель дядя Гриша, который забирал судмедов, ничего не сказал, только пробурчал что-то вроде «за-а-ало всё», когда я сел вперёд, и тронулся.

Значит, убийство. Не всё я помнил и не везде мог быть, чтобы предотвратить каждый случай, а город жил своей жизнью, и никуда от этого не деться.