Прорыв выживших. Враждебные земли
Шрифт:
Пургень всегда приходит неожиданно. Нет в этих явлениях ни малейшей системы. Еще утром светит яркое солнышко и щебечут птички, а в обед взбесившийся ветер валит с ног и бросает в лицо жесткие снежные хлопья, или ливни тропической силы водопадами рушатся с неба, заставляя реки выходить из берегов, а красивейшие озера, жемчужины Фан, прорываться вниз селевыми потоками. И срываются планы, а люди прячутся по домам и кошам, предварительно загоняя скот в укрытия, а транспорт под навесы, больше напоминающие гаражи.
Пургень идет. И зарываются в снежные пещеры команды на восхождениях, бегут к заранее подготовленным укрытиям патрули, и чабаны накрывают брезентом согнанные в кучу отары: так овцы выживут, согревая друг друга своим теплом. Даже лучшие псы, гордость питомника, способные ночевать зимой
Пургень. Величайшее бедствие этих мест. Месть разгневанной природы человеку. Месть за хамство и пренебрежение, за самоуверенность и разгильдяйство. Не знаю, как это проявляется в других местах. На том же Памире или Кавказе. На равнинах. В лесах. В северной тундре. Судя по масштабности явлений, скорее всего, похожим образом. Но конкретные проявления могут быть и иные. Первоначально теплилась надежда, что это временно. Улягутся в атмосфере возмущения, вызванные взрывами тысяч разномастных зарядов, заровняют океанские воды вновь возникшие воронки на морском дне, уляжется поднятая пыль. Но за прошедшие годы ничего не изменилось. Видимо, повреждения земной коры оказались слишком глобальными. Ядерная зима не пришла. Может, внизу и ощущается изменение климата, но здесь, выше трех тысяч, похолодание мало заметно. Хотя осень приходит на пару недель раньше, а весна позже. Но зато появился пургень.
Пургень всегда приходит неожиданно. Но никогда не наваливается мгновенно. Между той секундой, когда на горизонте появляется черная точка, и обвалом сумасшедшего ветра проходит не меньше часа. За это время черные клубящиеся тучи заволакивают небосвод, воздух сыреет и пропитывается статическим электричеством, а порывы ветра постепенно усиливаются, словно подталкивая в спину и предупреждая: «Успей, успей!» Загнать в укрытие животных, убрать вещи, закрепить то, что может улететь. И спрятаться. Успей. Иначе останешься с пургенем один на один, и это будет тяжелая схватка.
Попасть в пургень на открытом пространстве для неподготовленного человека – верная смерть. Подготовленному тоже придется несладко, но у него хотя бы есть шансы выжить. Хорошие шансы. Особенно тем, кто уже привык. Мы привыкли. Многим приходилось отсиживаться на снежных склонах пятитысячников и каменных хребтах, на скальных стенах и в селеопасных долинах. Жертвы были лишь в первый год, в основном среди маргузорских чабанов, избалованных ласковыми Фанскими горами, где даже небольшой дождик считался стихийным бедствием. Пришлось отвыкать. Теперь умеем. Да и состав пастухов поменялся. Наши скотоводы стремительно молодеют. С отарами ходят не припорошенные первыми сединами «полуаксакалы», а стройные поджарые юноши и девушки. Да, и девушки тоже. Работа не делится на мужскую и женскую, можешь – делай.
В последние пару лет пастухами все чаще оказываются подростки. А уж подпаскам редко больше десяти. Именно десятилеткам Санька ввела обязательный «пастуший месяц», когда они расходятся с отарами по ущельям, а роль учителей выполняют старшие товарищи. В кошмарном сне не смог бы представить себе картину, как шестнадцатилетний полуголый чабан объясняет двум десятилетним замурзанным подпаскам тонкости решения дифференциальных уравнений или законы Максвелла. А вот она: достаточно в летний хороший денек добраться до любой отары и посмотреть, чем заняты дети.
Впрочем, дети ли? Мы называем их детьми. Они сами называют себя «ребенками». Но где беспомощные, тщательно охраняемые детеныши, над которыми трясутся родители, а каждый шаг направляется взрослыми? Взрослым некогда. Даже сейчас, а уж в первые годы… Нет, мы вырывали время любой ценой. Мы сделали школу. И детский сад, но он автоматически присоединился к школе. А потом она умерла. Потому что дети организовались сами. И отменили сидения в столовой, изображавшей класс. Ибо бессмысленно объяснять всем то, что половина уже освоила. Освоила в вопросах, задаваемых всем подряд во время совместных работ, разминок и восхождений. И учительские будни сменились общим правилом: всегда отвечать на любые вопросы. Подробно и точно. Или переадресовывать к тому, кто знает. А потом на эти вопросы стали отвечать старшие дети. Все чаще и чаще. Лучше
Дети…
Они сильнее нас. Выносливее. Сейчас в лагере осталось человек пять, которые еще могут ходить вместе с десятилетками. При условии, что дети тащат весь груз. Олег и Эдик умудряются не отставать от двенадцатилетних. Мы не стали слабее. Скорее, наоборот. Разве что мое поколение уже сдает в силу возраста. «Ребенки» нас обошли. Утренние пробежки на Алаудинский перевал занимают у них два часа. Раньше мы считали это очень хорошим временем. В одну сторону. Они успевают вернуться. В тренировочном темпе…
Они быстрее нас. Их движения лучше скоординированны. То, что творит на скалах Санька, и не только она, раньше мог сделать не каждый мастер по скалолазанию. Они ходят маршруты, о которых их родители не смели даже мечтать. Стреляют из арбалетов на бегу или прыгая по камням быстрее, чем лучшие бойцы из пистолетов. И не промахиваются. Совсем. Эти самые арбалеты они режут собственноручно. Эдик, единственный, кто умел это делать до Большого Писца, просто не успел бы изготовить и десятой части нужного. А обучились только дети. Но все. И как!..
Они владеют любым оружием, до которого им только удается добраться. Да и без оружия… Петька в четырнадцать лет убил трех крупных шаков голыми руками. Не силой, просто оказался быстрее псов. Никто из «ребенков» даже не удивился. В порядке вещей… Службы Олега и Давида, патруль и разведка, почти полностью укомплектованы старшими «ребенками». Теми, кому сейчас семнадцать-восемнадцать лет. И мы перестали терять людей. Уже три года как нет боевых потерь. Совсем… А младшие потенциально лучше.
Они образованнее нас. Культурнее. Каждый из них говорит на трех-четырех языках. А еще на своем, лагерном, который даже не сразу поймешь, что такое. Произошедший от русского, но не жаргон типа блатной фени, а сложное образование со своими правилами и законами, изучением которых уже сколько лет занимается все тот же Митька, и не видно конца и края этим исследованиям. Они не просто говорят на этих языках. Они пишут на них, читают, сочиняют стихи… Библиотека Мирали Садырзаде зачитана до дыр, а самые популярные книги переписаны от руки. Самими «ребенками». Переписывали вечерами и во время пургеней. Когда Мирали увидел первые «переписки», он плакал. Они знают математический анализ и геометрию. Физику и химию. Биологию и горное дело. Медицину и психологию. Знают намного лучше, чем большинство из нас. Могут починить «шишигу», «Пушистика» и трансивер. Тогда, в двенадцатом году, я привез из Сарвады учебники. Все, что были, не разбираясь, какого уровня книжки и на каком языке. Сколько раз я благодарил себя за это решение. Сколько там всего, что не известно никому в лагере…
И ладно бы они учили только то, что нужно в повседневной жизни. Зачем им география и литература? Языки далеких стран и история умершего мира? Не на начальном уровне, а всерьез, с логическим переосмыслением и постройкой собственных гипотез, куда более обоснованных, чем большинство вычитанных…
Они умнее нас. Быстрее схватывают материал. Находят нестандартные решения. Лучше владеют логикой. Умеют объяснять и доказывать. Умеют убеждать. В Лагере умерли религии. Все. Хотя первоначально верующих хватало. Я даже удивился, когда узнал, сколько людей серьезно относится к этой чепухе. И ладно, старики из кишлаков. Но альпинисты! Интеллигенция! Образованные люди! Православных было больше, чем мусульман! А католиков почти столько же! На третий год дело чуть не дошло до строительства храма, остановила только неясность, с какого начинать! Назревал религиозный конфликт. А потом… дети постепенно всех убедили. Без большого шума и ожесточенных споров на теологические темы. Просто как-то само собой люди перестали верить. Как? Всегда был убежден, что верующие никогда не откажутся от религии. Они просто не слышат и не принимают аргументов разума. «Ребенков» услышали, поняли и поверили. Никто ни с кем не поссорился. И все теперь атеисты. Нет, не атеисты. Просто не верят.