Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов
Шрифт:
– Что делать, командир?
Скашивая жидкий кустарник, пронеслась еще одна болванка. Батарея на холме пристрелялась по неподвижной самоходке и торопилась добить ее.
– Уходи в промоину. Вон, в двадцати шагах, – показал Чистяков.
– Гусеница накроется, – растерянно бормотал ошалевший от близкого
– Гони… иначе сами накроемся.
Сельский тракторист Ваня Крылов, заслуживший в боях две медали, рывками гнал машину, не обращая внимания на скрежет металла и треск рвущейся, скрученной гусеницы. Когда самоходка, шипя перегревшимся двигателем, завалилась в промоину, он с облегчением выдохнул.
Ваня не слышал даже воя запоздалого снаряда, врезавшегося в землю в пяти шагах, и возмущенный крик наводчика Федора Хлебникова: «Нашего «тигра» добивают!»
Комбат Шаламов в свое время потерял в бою с «тигром» четыре машины из своей роты и сам едва выбрался из горящей «тридцатьчетверки». Сейчас, не выдержав, он выскочил на открытое место и вторым выстрелом пробил башню застрявшего в капонире, дымившего «тигра».
Впрочем, это уже не имело значения. Экипаж покинул мощный Т-6, выведенный из строя снарядами Чистякова, а немецкий лейтенант успел поджечь оставленную машину. Увидев пламя, выбивающееся из люков, Шаламов повел свой танк вперед, следом двинулись остатки его батальона.
«Тридцатьчетверки», стреляя на ходу, торопились выбить немецкую артиллерию с холма, пока не подоспела подмога. Павел Рогожкин всадил в горевший дот еще один снаряд, убедился, что с ним покончено, и приказал радисту связаться с командиром батареи Чистяковым.
Старший лейтенант, с трудом стащив сапог, шевелил синей опухшей ступней, гадая, перелом это или сильный ушиб.
– Давай я за санинструктом
– Где ты его найдешь? В городе стрельба еще идет. Успеется. Что там, Ваня, с нашим «зверобоем»?
Механик Крылов показал на скрученную, порванную гусеницу.
– И двигатель перегрелся, пока ползли. Аж шипит.
– Это не горе. Главное, все живы, а машину починим.
– Без ремонтников не обойдемся.
Радист Михаил Гнатенко высунулся из люка:
– Товарищ старший лейтенант, вас Рогожкин вызывает.
Кое-как поднявшись, Саня взял трубку.
– Какие будут приказания? Вражеский дот разбит вместе с орудием, гарнизон уничтожен, – пыжась от гордости, докладывал Павел Рогожкин.
– Ну, разбей его еще раз, – выдал в сердцах Саня. Затем взял себя в руки. – Молодцы, действовали смело. Надо Шаламову помочь. Поддержи атаку.
– Так точно, – в полный голос крикнул Паша Рогожкин. – Я это и собирался сделать.
«Зверобой» старого приятеля двинулся к холму. Выстрелил на ходу раз и другой, затем увеличил скорость, догоняя «тридцатьчетверки». Комбат Шаламов твердо решил оседлать холм и снести вражескую батарею.
– Ну, дает, Пашка, – покачал головой Манихин. – Прет напролом, герой, мать его! А нам что делать?
– Своих дожидаться. Курите, пока время есть. Вон майор Фомин сюда катит.
За их спинами горел город-ловушка. Из улиц выскакивали танки, самоходки, грузовики мотопехотной бригады и шли вперед. Война не кончалась.
Саня Чистяков сидел на пожухлой траве, подставив лицо и ноющую ногу лучам еще теплого октябрьского солнца. Это были минуты, когда не надо было никуда спешить, просто греться на солнце и слушать голоса своих товарищей.