Прорыв
Шрифт:
Тем не менее, Роберт теперь улыбался с таким выражением, что вот, мол, знай наших! Но только в первые минуты. Прошло совсем немного времени, а она уже слушала только меня, а когда говорил он, покорно пережидала, но все лицо ее выражало терпеливость и скуку. Нет, это поразительно, как менялось ее лицо! Разумеется, я совсем не старался ее увлечь, скорее даже наоборот: во мне была небрежность с оттенком досады – познакомился-то ведь с ней Роберт, вот ведь повезло человеку, хотя он, похоже, не в состоянии даже понять, кто сейчас рядом с ним сидит! Говорил же я какую-то чепуху, а в частности спросил, нет ли у нее подруги, чтобы нам встретиться как-нибудь вчетвером – потанцевать, послушать музыку, поиграть во что-нибудь. О подруге она отвечала уклончиво: есть,
– Вы еще слишком молоды, чтобы скрывать свой возраст, поэтому, если можно, скажите, сколько вам лет? – спросил я.
И она ответила, что двадцать один.
Под конец визита «англичанин» сидел уже как на иголках, это явно чувствовалось. Он не чаял, как увести ее от меня, но она не торопилась. И когда я сказал, что собрался на рынок за фруктами, она тотчас предложила пойти всем вместе.
И мы вышли, направились на рынок, а погода еще ухудшилась, дул сильный ветер, вот-вот собирался пойти дождь, похолодало. Походка у нее оказалась летящей: она размахивала руками, но не сгибала их в локтях, зато выгибала ладони в запястьях – так, словно шла на цыпочках. И высоко несла грудь, а голова гордо поднята. Индианка, креолка, метиска! Тем более, что сильный загар.
На рынке Вася-Роберт играл щедрого мужчину, этакого князька – свысока приценивался, брал самое дорогое, не торгуясь, но выглядело это как-то неестественно и смешно, настолько прозрачной была его демонстрация. Перед Галей и явно против меня. Он был нервен и не мог скрыть своей враждебности по отношению ко мне, но это было несправедливо и вызывало во мне только досаду. Галя, по-моему, тоже все чувствовала. Когда прощались, я улыбнулся Гале, а отойдя на несколько шагов, обернулся. Она смотрела мне вслед и с совершенно очаровательной детской улыбкой помахала рукой. И даже в этот момент Вася не мог скрыть своего беспокойства – лицо его приняло суровое, осуждающее выражение, а на худых щеках заиграли желваки. Ревнивый Роберт! Я шел легким шагом, чувствуя, что простуда моя обострится после этого похода на холодном ветру, но уже перебирал в памяти сверкающие крупинки. Увижу я ее еще или нет? Возможно, что нет, потому что Вася, судя по всему, не допустит.
Но при всем при этом была у меня уверенность, что на Галю тоже произвел впечатление визит, и я надеялся даже, что она сделает что-нибудь, чтобы нам еще встретиться, уговорит как-нибудь «Роберта». Ей в сложившейся ситуации легче. Да поможет ей Бог!
Крупинки же драгоценные все равно остались. И они вовремя напомнили: жизнь, несмотря на ненастную погоду и всякие невезенья, прекрасна. Точнее: может быть прекрасной. Цветочек моей души зябко расправлял свои лепестки.
5
Как же все-таки определить жизнь человеческую на Земле? Что она? Ради чего? Зачем?
Ясно, конечно, что жить надо в первую очередь для других, для общества – любое дело, которым человек может и должен быть увлечен, имеет смысл лишь когда оно не только для одного тебя, когда есть надежда, что оно улучшит жизнь человеческую вообще. Так нас учат, и это, наверное, правильно. Но вот «жизнь человеческая» вообще, что же она такое? Есть ли в ней смысл?
Сколько веков человечество бьется над этим – не все человечество, разумеется, а лишь отдельные его умы – и к чему же пришли? Да, нет ясности до сих пор, однако сама жизнь постоянно подсовывает нам всяческие возможности, а поступаем мы, выбирая их, по инерции: то есть чаще всего осознанно не поступаем никак. И еще известно, что сумели как-то установить ученые, что мозг даже развитого современного человека функционирует всего лишь процентов на шесть. А остальные девяносто четыре? Тут тайна, покрытая мраком…
Последующий вечер и последующий день как-то изгладились из моей памяти. Как ни стараюсь, ничего не могу вспомнить кроме того, что погода опять
И вот что удивительно: мимолетная эта встреча с Галей казалась мне гораздо более важным событием, чем все другое! И важнее даже, чем мой будущий очерк. И это при том, что я вовсе не считал себя бабником, и никто меня не считал! Но, честно прислушиваясь к себе, я ощущал: встреча с Галей важнее всего! Ну, что тут поделаешь?
Студентки – Юля и тоже Галя, – как мы с Васей и думали, не пришли. Но это мы, разумеется, пережили. Меня несравнимо больше грели воспоминания о Васиной Гале, а Вася вообще ходил именинником: вечером он собирался встретиться с ней и признался мне, что хочет пригласить ее в свой терем. Еще он сказал, что «не избалован женской лаской» и для него большая радость «просто так» общаться с этой очаровательной девочкой. А может быть и удастся поцеловать… В этом я его, конечно же, понимал. Правда, вчера, сразу после похода на рынок, проводив Галю, он, взбудораженный, ворвался ко мне и заявил, что меня опасно знакомить с девушками.
– Почему? – наивно спросил я.
– Отобьешь, – быстро проговорил он.
Я хотел обратить в шутку, но он вдруг всерьез стал упрекать меня за то, что я, якобы, не давал ему слова сказать, когда они были у меня.
Это было несправедливо, и я попытался возразить ему, но он по своей привычке жевал губами, играл желваками, подыскивая слова, чтобы настоять на своем, но так ничем и не смог со мной согласиться. В конце концов мне стало жалко его. Ну и что же, если не избалован женской лаской? Тем более. Учиться же надо, учиться, а не обвинять других в своих неудачах… Я ведь не собирался ее у него отбивать – говорил с ней просто, и все. Ну, а он что же молчал, если на то пошло?
И очень грустно мне стало после Васиных слов: я как-то окончательно понял, что хорошего тандема у нас с ним не получится. И тотчас снова пришла на память сценка в поезде, когда ехали сюда. Наша соседка, Таня, как я уже говорил, была очень милая девчушка, и во взглядах, которые она на нас бросала, читался определенный интерес, и было вполне естественно, что она нам обоим понравилась. Но Вася до часу ночи просидел над ней, уже легшей спать на нижней полке, нес какую-то чепуху и, по-моему, ни разу не дотронулся даже до ее руки. Я спал наверху, уже перевидел какие-то сны, проснувшись, глянул вниз и увидел: сорокалетний седой мужчина сидит рядом с двадцатилетней девчонкой, которая, судя по выражению ее лица и жалкой улыбке, с которой она на меня посмотрела, не чаяла, как уснуть, и только из приличия и уважения к возрасту не отворачивалась, а он по своему обыкновению страдает словесным поносом, состоящим из общих мест, и, увлеченный самим собой, вовсе не заботится о реакции слушательницы. Тупая навязчивость и ни крупинки юмора! Я все же уснул, а когда утром попытался по этому поводу пошутить, Вася тотчас принял серьезное и осуждающее выражение и заиграл желваками. Рассерженный Роберт…
Еще признался он мне, что вообще поздно узнал женщину как мужчина. Но ведь так же и я! И тем более теперь нужно нам всеми силами избавляться от комплексов – учиться! Для чего легкость и юмор необходимы прежде всего! На словах он соглашался со мной, но любая очередная девчонка приводила его в состояние суетливого и беспомощного обожания, отчего он тотчас лишался всех шансов. Если же я пытался хоть шутками образумить его, он обиженно куксился и играл желваками…
И вот теперь именно он познакомился с Галей. Ну, справедливо это, скажите?