Прощальные слова
Шрифт:
— Эмма, — приветствует он.
— О, здравствуйте, доктор Бек. Как она сегодня?
— Эта женщина, — он указывает себе за спину, — с ней не соскучишься, — он смеется и смотрит на нее через плечо. — С ней все хорошо.
— Спасибо, что так заботитесь о ней.
— Это моя работа. А теперь прошу меня извинить, мне нужно проверить другого пациента.
Я осталась стоять, немного зачарованная его сияющими глазами и таким участливым отношением, а также, что нельзя было не заметить, видом самой идеальной задницы, на которую, наверное, не стоило
— Эмма, это ты? — к счастью, бабушкин голос прерывает мой неуместный взгляд и мысли, и я захожу в палату.
— Это я, бабуля. Думаю, что нашла твою книгу, — подхожу к ней и аккуратно кладу книгу на ее колени. Уголки ее губ приподнимаются в улыбке, пока ее взгляд все еще сфокусирован на потолке.
— Милый доктор сказал, что я, возможно, не смогу четко видеть следующие несколько дней, но знаешь что?
— Что?
— Я вижу, какой он красавчик, — говорит она сквозь слабый смех.
Мои щеки горят, зная, что мама — точная копия бабушки во всех отношениях. Обеим ничего в жизни не хочется сильнее, чем указать на явно привлекательного мужчину, постоянно напоминая мне, что я все еще не замужем и без детей. Это становится постоянной шуткой — одной из тех, что имеют скрытый смысл, который я умею мастерски игнорировать.
— В любом случае, — пытаюсь сменить тему, — надеюсь, ты говорила об этой книге.
— О ней, — отвечает она, опуская взгляд.
Бабушка открывает книгу, корешок издает скрип, когда она просматривает несколько страниц. Она как будто заново знакомится с ней, проводя кончиками пальцев по центру написанной от руки страницы, похожей на какую-то дневниковую запись.
— Что это? — спрашиваю я.
— Я написала это после того, как приехала в Нью-Йорк, еще в 1945 году. Сейчас так трудно вспомнить детали, но именно поэтому я и изложила все здесь, пока воспоминания еще были свежи в моей памяти.
— Воспоминания? — я знаю, что бабушка оказалась в Нью-Йорке примерно в 1944 или 1945, сразу после окончания войны, но кроме этого мне мало, что известно.
Она пытается взять книгу в руки, но они слишком трясутся:
— Могла бы ты…?
— Я?
— Да, Эмма, можешь прочитать для меня эту страницу?
Я беру книгу и оглядываюсь, ища, куда бы сесть. Пододвигаю голубой пластиковый стул поближе к кровати и сажусь. Положив книгу на колени, я пробегаю глазами по тексту, восхищаясь ее красивым почерком на пожелтевших кремовых страницах.
— Ты уверена, бабушка?
— С чего мне быть неуверенной? — спрашивает она с недоумением в голосе.
— Ты никогда не хотела делиться со мной своим прошлым, — говорю я, полагая, что именно о нем написано на этих страницах.
— Пришло время рассказать о том, что произошло, — она отвечает без промедления, — так что, пожалуйста, читай скорее. Мне нужно вспомнить Чарли.
Глава 3
Амелия
День 1 — Январь 1942
Мама
Одежда на моем теле имела запах свежего мыла — тот самый аромат, которым я наслаждалась каждый раз, когда мама приносила высохшее белье с уличных веревок. В этот момент я поняла, что хочу запомнить его, потому что это был запах моего дома. А они пришли забрать наш дом.
Тяжелые шаги на скрипящем полу посылали дрожь сквозь все мое тело. Я слышала их передвижения в темноте нашего маленького дома, затем свет фонаря, отражаясь от стен, добрался до занавески, за которой я пряталась.
— Их тарелки наполовину наполнены, а еда еще теплая, — сказал один из них, — они где-то здесь.
Звуки голосов не прекращались, и я услышала, как один из них жует еду, которую мама только что приготовила для нас. Меня затошнило.
Мы знали, что этот день настанет, но не знали, когда. Я наивно предлагала сбежать и спрятаться, но мама с папой сказали о том, что это невозможно, ведь прятаться было негде.
Мы тихо ждали, надеясь на чудо, но в Праге давно не бывало чудес, и надежда, за которую мы когда-то цеплялись, таяла с каждой минутой.
Я слушала, чувствуя беспомощность и сильнейший страх. Они были в комнате Джейкоба, разбрасывая его книги и вытряхивая содержимое ящиков на пол. За более тихими звуками последовал громкий треск. По щеке покатилась слеза, когда я представила, что шум исходит от его кровати или письменного стола.
Стон звучал после каждого удара, послышались звуки борьбы.
— Нет, нет, — Джейкоб вопил.
— Кто еще живет здесь с тобой? — спрашивает мужчина.
— Нет, никто, — он кричал, — я живу один.
Джейкоб был старше меня чуть меньше чем на два года, ему было девятнадцать, и он пытался защитить нашу семью от того, что происходило, но даже самые сообразительные и храбрые не могли победить армию нацистов, преследующих нас.
— Лжец, — мужчина продолжал кричать на Джейкоба с сильным немецким акцентом, почти ничего нельзя было разобрать, но в какой-то момент я четко услышала, как он сказал, — я вижу твой нервный взгляд.
Стены у нас тонкие, слышен был каждый вздох Джейкоба. У него всегда были проблемы с дыханием в стрессовых ситуациях, и эта ситуация делала все гораздо хуже.
Звуки борьбы продолжались, я сильно зажмурилась, пытаясь представить, что нахожусь где-то далеко, но избежать правды не получалось.
Папа ворвался в комнату Джейкоба, прерывая допрос. Я знала, что это он по звуку его ботинок, соприкасающихся с деревянным полом — он отличался от глухого стука сапог:
— Сейчас же отпустите моего сына! — кричал папа, — Джейкоб, беги!