Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!»
Шрифт:
Он вернулся к светильнику, что-то поправил, немного постоял молча.
Роксолана с тревогой следила за сыном. Конечно, Баязид прав, его дети нужны как заложники. Не выдержала, ответила:
– Баязид, не делай ничего против отца и брата, и твоим детям ничто не будет угрожать. Я позабочусь о них, неужели ты мне не доверяешь? Зато это успокоило бы всех хотя бы на время. Покажи свое согласие, покажи, что ты ничего не замышляешь против. Пусть успокоятся, а потом я верну тебя в Бурсу, клянусь… Очень быстро верну.
– Валиде, вы всесильны в гареме,
Договорить не успел, Роксолана тоже поднялась, она стояла на помосте у дивана, а потому была выше сына почти на голову, но ему вдруг показалось, что на целых три. Давно султаншу такой не видели, хорошо, что в комнате, кроме них, никого.
– Тебя плохо учили истории, сын мой. Ты забыл, чем закончился такой дележ – шехзаде Баязид, получив власть, преследовал брата всю его жизнь, вынудив бежать в Европу и прятаться у гяуров. А султан Джем был не худшим из наследников.
Баязид уже пришел в себя, глаза насмешливо сверкнули:
– Меня хорошо учили истории, валиде. Я помню деяния нашего прадедушки, вы правы, султан Мехмед Фатих ничего не делил, он просто отправил младшего шехзаде Джема в Караман, а борьбу с братом за престол ваш золотой Джем начал сам. Нет? И он не прятался у французов или папы римского, Джема туда привезли под стражей, почетный пленник – все равно пленник. Валиде, я все чаще думаю, что Фатих был прав, определив, что новый султан должен уничтожать конкурентов.
Роксолана изумленно смотрела на сына:
– Но ведь этот закон грозит гибелью, прежде всего тебе.
Баязид рассмеялся:
– Не-е-ет… Мне грозит гибелью не закон Фатиха, а приход к власти Селима. Закон Фатиха плох только для того, к кому он применяется. Нужно просто стать тем, кто применяет.
Мать ужаснулась:
– Баязид, я столько лет борюсь за его отмену, а ты говоришь такие слова!
– Валиде, вы боритесь потому, что применение означает гибель одного из ваших сыновей. Но разве вы никогда не задумывались, что Фатих был прав, что разделение означает гибель империи?
– Надеешься победить?
Он вскинул голову, глаза снова насмешливо заблестели:
– А у меня нет другого выбора.
– Но разве можно быть уверенным в победе?
Баязид пожал плечами:
– Но проиграю или не ввяжусь в борьбу – для меня в любом случае гибель. Так не лучше ли попытаться?
– О сыновьях подумал?
– О сыновьях?… У них одна надежда остаться в живых – если я стану султаном.
Роксолана поняла, что разговор зашел в тупик. Сын прав, так и есть, смирится ли он или поднимет бунт и проиграет – это гибель, единственная возможность выжить – победить.
– Ты сам только что сказал, что разделение империи равносильно ее гибели: со всех сторон вцепятся враги, каждый
Глаза сына снова смотрели с легкой насмешкой, он прекрасно понимал все ее мысли, знал каждое слово, которое она произнесет, как и то, когда эти слова не соответствовали ее собственным мыслям. Поэтому Роксолане было так легко и одновременно трудно разговаривать с этим сыном. Она должна убедить его в том, во что не верит сама.
– Ну так посоветуйте Селиму принять яд. Тогда борьбы за власть не будет, не будет и развала империи. Или вы, валиде, считаете, что я не смогу стать достойным падишахом?
Роксолана едва не застонала. И снова он прав, и она, и Сулейман прекрасно понимали, что из двоих оставшихся в живых сыновей этот достоин более брата. Но у Селима право первородства, назвать наследником Баязида – значит попрать закон, который столь строго охраняет сам султан.
Не в силах держаться на ногах, она медленно опустилась на диван, тихо прошептала:
– Я не вынесу, если мои сыновья будут воевать друг против друга за власть…
На несколько мгновений установилась полная тишина, в которой было слышно только легкое потрескивание светильников, потом Баязид также тихо произнес:
– Я не подниму оружие против брата при вашей жизни, валиде. Даже если это будет стоить жизни мне самому.
– Спасибо, сынок…
Услышал ли ее ответный шепот? Слишком быстро закрылась за ним дверь…
Баязид умел двигаться почти неслышно, он исчез из покоев матери незаметно. Роксолана не знала, сколько прошло времени, прежде чем в комнату вошла Михримах:
– Что, матушка? О чем вы говорили?
– Самое страшное, Михримах, когда твои дети становятся врагами из-за власти.
Дочь присела рядом, тихонько коснулась материнской руки:
– Все будет хорошо, Баязид умный, он все поймет.
– Он уже понял, но это не значит, что борьбы не будет. И дело не в законе Фатиха, следующий султан может его отменить, едва опоясавшись мечом Османов, просто трон один и вдвоем на нем места мало.
– Знаете, матушка, учитель рассказывал нам о том, как передавалась власть в Византии. Правящий император назначал соправителей еще при жизни – из своих братьев и взрослых сыновей – и определял очередь, по которой они могли занять трон в случае его смерти.
Роксолана вздохнула:
– Это не спасет. Разве Повелитель не определил наследника – Селима? Но Баязид не согласен, он сказал, что против Мустафы или Мехмеда и слова бы не сказал, сам шею под шелковый шнурок подставил, но с Селимом обязательно будет воевать.
– О Аллах! – прижала к груди руки Михримах. – Так и сказал?! Если кто-то слышал, то Баязиду не дойти до своих покоев.
– Никто не слышал, к тому же он обещал не начинать войну при моей жизни. Значит, придется жить долго-долго… – слабо улыбнулась она и тут же поморщилась, потому что боль внутри не отпускала который день.