Прощальный подарок зла
Шрифт:
Властитель выслушал совет и отдал приказ действовать точно в соответствии с ним. Нашли человека, у которого был один из упомянутых пороков, и потянули за все возможные ниточки, чтобы именно он стал правителем области. Сказать по правде, у него не было ни малейшего желания быть этим правителем. Может, он стыдился своего давнего порока, кто знает. Тем не менее было сделано все возможное и невозможное, чтобы именно его провозгласили вождем. Так и случилось, и вскоре область в самом деле откололась, но султан, хоть и посетовал, все же был спокоен.
— Дождь снова зарядил, — проговорил гость прежде чем продолжить свое повествование. Теперь он уже явно словно
— И вот вскоре совет мистика Рухолаку принес свои плоды. Отгремели первые празднества и торжества, и молодой вождь впал в черную тоску. Внутреннее беспокойство, связанное с давнишним его грехом, мучило его, не давало житья. Он-то думал, что стер с себя это пятно, но теперь, когда он стал вождем, у него вновь возникло подозрение, что об этом помнят. Червь сомнения грыз его днем и ночью. Сначала он ломал голову, кто мог знать об этом, а кто нет, кто мог бы рассказать другим, а кто промолчит. Ему было невыносимо думать, что по вечерам, собравшись в кругу друзей, люди смеются над ним: "Ах, что за вождь! Видели, как он надувается перед марширующими войсками и стучит кулаком по столу на заседаниях правительства? Знали бы вы, как несколько лет назад… в задней комнате… в таверне некоего…" Ну да ладно, не будем вдаваться в непристойные детали подобных бесед. Для вождя были нестерпимы эти сомнения и мучения. И однажды произошло то, что и должно было произойти: мрачный, бледный, измотанный бессонными ночами правитель решил, что необходимо что-то предпринять. Положить конец пересудам на свой счет. Покарать шептунов. Убить, если потребуется. Убить, — повторил гость. — Сначала тех, кто говорил. Потом тех, кто мог говорить. Потом… тех, кто знал… или мог знать.
Бекир Али с нетерпением ждал, когда же голос гостя снова вызовет в нем то приятное ощущение засыпающего мальчика, слушающего сказку.
— Подозрения все сильнее терзали правителя. И вот он начал наносить удары. Но трудно было выяснить, кто мог знать его тайну, а кто нет. Поэтому он начал уничтожать подозреваемых, не щадя никого, включая всех их родственников. Затем всех их друзей. Дальше — больше. Поначалу для этого нужно было какое-то оправдание. Выдумали то, что всегда выдумывают в таких случаях: антигосударственный заговор. Преступления раскрывались одно за другим. Ведь преступление, как собаку, привлекает запах другого преступления, а за ним — еще одного и еще. Но для того чтобы создать атмосферу преступности и страха, потребовалась соответствующая государственная машина.
Однако, как тебе, вероятно, известно, Бекир Али, Европа не так терпеливо, как мы, относится к подобного рода делам. Они там у себя выдумали всякие страшные слова: «тирания», "диктатура". И боятся их больше чумы. Так что мы знали, что однажды победоносная Европа сурово осудит своего любимчика. А у нас не было никакой необходимости настраивать его против Европы. Он и сам восстал бы против нее.
Гость коротко рассказал о том, как произошло сначала охлаждение, а затем и открытый конфликт вождя с Европой. Потом, как и ожидалось, вождь обратил свой взор в сторону Азии.
— Однажды он должен был к нам вернуться, Бекир Али, как и предвидел святой мистик, да пребудет его душа в мире там, где она сейчас. Должен был вернуться, потому что мы были для него единственной защитой. Наш принцип был простым и ясным: делай что хочешь, раз теперь ты хозяин, ты сам себе голова, но знай, что долго ты так не протянешь.
— Да благословенна будет его душа! — проговорил Бекир Али, вздохнув так осторожно, словно перед ним была свеча, которую он боялся загасить.
— А дождь, смотри-ка, перестал, — задумчиво произнес гость.
Бекир Али, словно человек, которому не терпится почесаться, все ждал момента, когда можно будет завладеть железными щипцами и как следует помешать угли в жаровне, а когда такая возможность представилась, почему-то не стал этого делать. Ему померещилось, что если он возьмет в руки железяку, то совершит что-нибудь непоправимое: вместо того чтобы помешать угли, ударит гостя по лицу — раз, другой, третий. Он мысленно пожаловался Богу, зачем Он посылает ему такие искушения, помолился и глубоко вздохнул.
— Ты, конечно, спросишь, а пристало ли нашему благословенному государству использовать столь низменные, грязные средства, чтобы обеспечить себе верных союзников.
Он посмотрел Бекиру Али прямо в глаза, словно беззвучно повторяя вопрос.
— Э-э, как сказать… по совести говоря… — пробормотал Бекир Али.
— Ты вправе задать такой вопрос. Тут нет ничего предосудительного. Все, кто впервые узнавал об этом, задавали. Ответ, Бекир Али, очень простой: любые средства хороши, если речь идет о нашей победе. Ты меня понимаешь?
Бекир Али кивнул в знак согласия. Щипцы все еще лежали на краю жаровни, но он не осмеливался их взять.
— О-хо-хо, — глубоко вздохнул гость. — Вернемся к разговору об Албании… Что-то подобное приходит мне на ум, когда я размышляю об этой стране. Понимаешь, Бекир Али, если найдется такой же человек, как тот, о котором я тебе рассказывал, Албания будет нашей навсегда. Она полюбит нас даже больше, чем мы сами себя любим. И если мы обеспечим себе несколько таких союзников, создадим что-то вроде оборонительного кольца вокруг ислама, тогда можно будет сказать, что мы выиграли битву с христианством. Вот это и будет основной идеей моего доклада. Надо, чтобы случай с мистиком Рухолаку не остался единичным, чтобы из него выстроилась целая система. Теперь это называют доктриной. Если она будет одобрена монархом, то на вас будет возложена задача — искать и найти такого человека. Может быть, тебе первому удастся его найти, Бекир Али.
Несколько мгновений они неотрывно смотрели друг на друга.
"Найти Антихриста!" — подумал Бекир Али. Он что-то смутно помнил из истории христиан — то, что узнавал из доносов и следственных дел.
Гость долго смотрел в окно, словно пытаясь разглядеть что-то, что должно было появиться, но почему-то не появлялось.
— Кажется, светает, — сказал он.
Бекир Али кивнул.
— Середина октября, а холодно, как зимой.
Гость продолжал вглядываться в еще темные оконные стекла.
— Знаешь, как гяуры называют время, в котором мы живем? — спросил он после долгого молчания. — Двадцатый век…
— Ах да, я слышал от этих местных бездельников, поэтов…
— Двадцатый век… — повторил тот. — Смешно звучит, правда? Вот уже несколько лет, как мы, по их мнению, живем в этом веке… Если не ошибаюсь, восемь лет…
Бекир Али ждал, что тот рассмеется, как раньше, но его лицо только еще больше помрачнело.
— Теперь, когда я излил весь тот яд, что накопился во мне, я чувствую, что смогу заснуть, — сказал он и, нашарив ногой шлепанцы, оперся рукой о спинку миндера, чтобы встать. — Спокойной ночи, Бекир Али.