Прощальный вздох мавра
Шрифт:
Итак, класс «маколеевых ополченцев» должен был ненавидеть все лучшее, что было в Индии. Нет, Васко ошибся. Мы не были, никогда не были этим классом. Лучшее находилось внутри нас, и худшее тоже, и одно боролось с другим внутри нас, как и по всей стране. В некоторых из нас худшее торжествовало победу, и все же мы могли сказать – и сказать с полным правом, – что любили лучшее.
Когда мой самолет делал вираж над городом, мне видны были столбы дыма. Ничто больше не связывало меня с Бомбеем. Это уже не был мой Бомбей, неповторимый город, город веселой мешанины, город-полукровка. Чему-то пришел конец (миру, в котором мы жили?), а то, что осталось, было мне
– Как думаешь, Джавахарлал?
Но набитый опилками пес безмолвствовал у меня на коленях.
В одном, однако, я был неправ: конец одного из миров не означает конца всего мира. Надья Вадья, моя бывшая невеста, появилась на телеэкране через несколько дней после взрывов, когда шрамы поперек ее лица были еще ярко-багровыми и не позволяли сомневаться в том, что они останутся на всю жизнь. И все же ее красота была столь трогательна, а храбрость – столь очевидна, что каким-то образом она выглядела еще привлекательней, чем прежде. Репортер задавал ей всякие вопросы о случившемся; но вдруг, в некий необычайный миг она отвернулась от него и заговорила прямо в телекамеру, обращаясь к сердцу каждого зрителя:
– И вот я спросила себя: Надья Вадья, это что, конец твой настал? Это что, занавес? И какое-то время я думала – ача, да, это все, халас. Но потом я спросила себя: Надья Вадья, что это ты говоришь такое? В двадцать три года сказать, что жизнь кончена, фантуш? Что за пагальпан, что за чушь, Надья Вадья! Не раскисай, девчонка, поняла? Город будет жить. Поднимутся новые небоскребы. Настанут лучшие времена. Теперь я каждый день себе это повторяю. Надья Вадья, будущее зовет. Надо только прислушаться к его зову.
Часть четвертая. «ПРОЩАЛЬНЫЙ ВЗДОХ МАВРА»
19
Я решил отправиться в Бененхели, потому что отец сказал мне, что Васко Миранда, которого я не видел четырнадцать лет – или двадцать восемь, если считать по моему личному скоростному календарю, – держит там в заточении мою умершую мать; во всяком случае лучшую часть того, что от нее осталось. Вероятно, я рассчитывал предъявить свои права на украденные произведения и, вернув их, поправить что-то в себе самом, пока я еще жив.
Я никогда раньше не летал на самолетах, и, когда мы проходили сквозь облака – я покинул Бомбей в один из редких облачных дней, – это так потусторонне напоминало образы загробной жизни в кино, живописи и сказках, что у меня мурашки побежали по коже. Я что, вхожу в страну мертвых? Я чуть ли не ожидал увидеть в иллюминатор покоящиеся на пухлом поле кучевых облаков жемчужные врата и человека с разграфленной надвое бухгалтерской книгой добрых и злых дел. Меня объяла сонливость, и в первых за всю мою жизнь заоблачных снах мне привиделось, что я воистину покинул царство живущих. Может быть, меня уничтожило взрывом, как многих людей и многие места, что я знал и любил. Когда я проснулся, ощущение, будто я проник за некую завесу, не исчезло. Приветливая молодая женщина предлагала мне еду и питье. Я не отказался ни от того, ни от другого. Красное вино «риоха» в миниатюрной бутылочке оказалось превосходным, но его было слишком мало. Я попросил принести еще.
– Я чувствую себя так, словно произошел сдвиг во времени, – сказал я симпатичной стюардессе чуть позже. – Только вот не знаю, в будущее или
– Многие пассажиры ощущают то же самое, – заверила она меня. – Я им объясняю, что это не то и не другое. В прошлом и в будущем мы проводим большую часть нашей жизни. На самом деле в нашем крохотном микрокосме вы оттого чувствуете себя сбитым с толку, что на несколько часов попали в настоящее.
Ее звали Эдувихис Рефухио, и она изучала психологию в мадридском университете Комплутенсе. Некая душевная неугомонность побудила ее прервать учебу и зажить этой кочевой жизнью, призналась она мне совершенно непринужденно, присев на несколько минут в пустое кресло рядом со мной и взяв Джавахарлала к себе на колени.
– Шанхай! Монтевидео! Алис-Спрингс! А знаете ли вы, что место открывает свои секреты, свои глубочайшие тайны как раз тому, кто попадает в него только проездом? Точно так же, как можно излить душу перед незнакомцем на автобусной остановке – или в самолете, – сознаться в таком, что, узнай об этом хотя бы только намеком живущие рядом с вами, вы сгорели бы со стыда. Ну до чего милое у вас чучело собачки! У меня, кстати, собралась коллекция маленьких птичьих чучелок; а из южных морей – настоящая высушенная человеческая голова. Но если начистоту, я потому летаю, – тут она наклонилась ко мне совсем близко, – что мне нравится часто менять партнеров, а в католической стране, как Испания, не слишком разгуляешься.
Даже в этот момент – таково было мое внутреннее смятение, вызванное полетом, – я не понял, что она предлагает мне свое тело. Ей пришлось сказать мне об этом прямо.
– У нас тут налажена взаимопомощь, – объяснила она. – Другие стюардессы постерегут и последят, чтобы нас не обеспокоили.
Она отвела меня в крохотную уборную, где мы совершили очень короткий половой акт; она добилась оргазма всего лишь за несколько быстрых движений, я же не достиг его вовсе, поскольку она явно потеряла ко мне всякий интерес, едва ее потребность была удовлетворена. Я пережил ситуацию пассивно – ибо пассивность вообще владела мною в этом полете, – и, поправив на себе одежду, мы стремительно разошлись в разные стороны. Некоторое время спустя мне очень сильно захотелось поговорить с ней еще, хотя бы только для того, чтобы получше запечатлеть ее лицо и голос в памяти, где они уже начали блекнуть; но когда я нажал кнопку со схематическим изображением человека, зажглась маленькая лампочка и явилась совсем другая женщина.
– Мне нужна Эдувихис, – объяснил я; незнакомая стюардесса нахмурилась.
– Прошу прощения, не поняла. Вы сказали – «риоха»?
В самолете своеобразная акустика, решил я, и, подумав, что, возможно, произнес ее имя невнятно, я повторил со всей возможной отчетливостью:
– Эдувихис Рефухио, психолог.
– Вам, наверно, это приснилось, сэр, – сказала молодая женщина, странно улыбнувшись. – Такой стюардессы у нас на борту нет.
Когда я начал настаивать на своем и, возможно, повысил голос, немедленно появился мужчина с золотыми нашивками, опоясывающими обшлага кителя.
– А ну-ка тихо-спокойно, – грубо приказал он мне, толкая меня в плечо. – В вашем-то возрасте, дедуля, да еще с таким уродством! Как не стыдно вам делать приличным девушкам такие предложения! Вы там у себя в Индии всех наших европейских женщин шлюхами считаете.
Я был ошеломлен; но, взглянув опять на эту вторую девушку, я увидел, что она промокает платочком уголки глаз.
– Прошу прощения за беспокойство, – сказал я. – Позвольте мне заверить вас, что я безоговорочно беру назад все свои требования.